Наталья Гнедова - Суйгинки. Рассказики обо всём

Иногда она чуть пьяненькая приходила к маме, жаловалась на горькую судьбину, на холодность детей, которые все в породу отца, и даже делилась по секрету, что в отчаянии дошла до ручки: предложила мужу своей соперницы согрешить «назло им». А он отказал, не из той породы…

Была баба Дуня из местных или сосланных, куда девался её муж да и был ли он вовсе-рассказать теперь некому.

И я сейчас уже смутно помню эту старушку, доживаюшую свой век в одночасье опустевшем доме своего единственного сына, который взбудоражил весь посёлок страшным преступлением.

Баба Дуня была местной знахаркой, которая денег за свою помощь никогда не брала, в отличие от многочисленных современных колдуний всех мастей. Лечила она детишек от испуга, выливая воск на воду, под тихое бормотание то ли молитвы, то ли заговора. А чаще всего «правила» рожениц, укладывая их на собственную постель, ставила на место натуженные органы каким-то особым массажем. После процедуры молодые мамы обязательно должны были полежать спокойно, а баба Дуня в это время чаще всего готовила что-нибудь поесть из кусочка мясца или салка, принесённых сами же посетительницами. Могла плеснуть и из чекушечки, но чаще наливала горячего чайку на травках и заводила беседу о том, о сём. И молодые бабы передыхали от ежедневных крестьянских хлопот, и бабушке было чем отвлечься от тяжёлых дум.

К старушке односельчане относились хорошо, слова худого никто не сказал ей, не укорил за сына «ненавистника», так такую породу людей метко определяла наша любимая тётя.

Помогали бабе Дуне и мы, соседские ребятишки, воспитанные на историях о Тимуре и его команде: то ведра воды принесем, то дрова натаскаем про запас в сени на случай, если пурга разыграется и заметёт поленницу.

Так и текла потихоньку бабушкина жизнь в долгом ожидании сына-тюрьмиянца. А сынок явился раньше положенного срока, говорили «за примерное поведение» выпустили. Старуху-мать он выпроводил из дома почти сразу же, отблагодарив за присмотренный дом. Старушку приютила сердобольная одинокая соседка в своей половинке барака, где баба Дуня вскорости и померла.

Её сынок-убийца, изрубивший топором неизвестно как забредшего к нему приезжего «вербованного», как называли завербовавшихся на северные заработки людей, и, по мнению многих, человека тихого и безобидного, с односельчанами не общался. Соседи делали вид, что не замечают его, да и сам он никаких попыток к общению не предпринимал: копошился во дворе и по дому, разговаривал сам с собой. А из обрывков фраз, долетающих до прохожих и пришедших к общественному колодцу у дома убийцы, становилось все яснее: с головой у него не в порядке. То инопланетяне телевизионную антенну перенастраивают и вещают для него свои программы, то кто-то медицинские эксперименты с ним проводит.

В общем понятно, крыша окончательно поехала может от одиночества или раскаяния о содеянном. Кто знает? Как и неизвестно никому, почему у доброй и бескорыстной старушки вырос такой сын… А ведь казался таким положительным: депутат сельского совета, народный заседатель в судебных разбирательствах, правда жил бобылём, жена ушла не вытерпев почему-то семейной жизни. И судья в перерывах закрытого для односельчан заседания по —свойски сокрушалась не раз: « Как же так, Родион Николаевич! Как же так!?»…

В нашем таёжном посёлке, окружённом как часовыми разлапистыми соснами, вековыми кедрами и множеством болот с озерцами, больше всего среди сосланных было немцев. Это и понятно, кого как не их с лёгкостью определяли в «неблагонадёжные» и отправляли подальше от пожара разгорающейся войны. Большая часть из них покинула наши суровые края, как только появилась первая возможность. Семья же Кобышевых (по фамилии определённого в мужья местного) приросла корнями к новой родине накрепко.

Немецкая фамилия никогда не произносилась в их семье ни старой бабушкой, которая до конца жизни так и не научилась говорить по-русски без акцента, ни белокурой красавицей хозяйкой дома, ни тем более воспитанными в советских традициях дочками.

Всем в этом доме управляла старая немка, когда-то предусмотрительно решившая для своей хрупкой, словно сошедшей с картинки немецких сказок, Лизы выбрать в мужья местного парня. Не важно, что неказист собой: и ростом маловат, и лицо словно порохом побило, а рядом с изящной невестой, и вовсе что кряжистый пень. Главное, рассудила мамаша, работает за троих, да вопросов лишних задавать не будет: глуховат от рождения. А парень и мечтать не мог о такой невесте, только издали поглядывал, как любезничает она с местным художником-самоучкой, под стать ей наружностью и манерностью.