Мария Кафанова - Племянница

– Какого…

У дверей лежал свёрток, в котором мирно спал младенец. Тая едва сдержалась, чтобы снова не выругаться. Где это видано, чтобы грудничка бросали под дверь кому попало? Что за моральными уродами нужно быть?!

Сонливость как рукой сняло. Тая опустилась на корточки, обречённо размышляя о том, что теперь делать с несчастной малюткой. Разве она, одинокая секретарша, может его оставить у себя? Нужно позвонить органам опеки… Но тогда малышу придётся расти в детском доме, где его будут колотить и обижать другие ребята… Ох, ну почему он оказался именно у её дверей? О чём думали его родители?!

Взглянув на младенца, Тая смягчилась – милое розовощёкое личико так и хотелось поцеловать прямо в лоб. Она взяла малыша на руки, но тут послышалось шуршание бумаги. В пелёнках лежал конверт.

Девушка поспешила открыть его. В правом углу над текстом была выведена четырёхконечная звезда. Буквы начертаны неровно, скачут и косятся так, будто писались в спешке.

Дорогая Рейна!

Мне невыносимо больно оставлять её, но выбора у меня нет.

Белладонна мертва. Она погибла по моей вине… Я не смог её уберечь… Теперь же я не могу оставить у себя дочь, иначе и ей грозит смерть. Ты – единственный для неё родной человек, с которым ей ничего не будет угрожать. Прошу, возьми её под свою опеку!

Я бы хотел, чтобы она росла как все обычные дети, не зная печали, не боясь за свою жизнь, которую могут отобрать в любую минуту. Пусть она ни о чём не узнает, пусть это обойдёт её стороной!

Пожалуйста, не говори ей о том, кто она, не рассказывай ни о чём, утаи правду, сожги письмо! Так будет лучше. Может, однажды она обо всём узнает, но оттягивай этот момент как можно дольше. И если ты смогла ужиться там, где ты сейчас, значит, и Деймона тоже сможет. Я верю в вас обеих.

С благодарностью и печалью,

О. Б.

Тая перечитала это письмо несколько раз, пытаясь осознать, что всё это и впрямь произошло. Она оглянулась – но никого не увидела, улица была пуста и тиха. Лишь утренний туман лоснился по дорогам, врезался в стволы деревьев и постепенно растворялся. На глаза навернулись слёзы. Боль, пропитанная воспоминаниями о прошлом, боль потери и разлуки снова ворвалась в сердце, обжигая его калёным ножом. Хотелось закричать, но крик застрял в горле. Почему, почему, почему это всё случилось? Как?.. За что?..

Выбора не осталось. Тая забрала малышку в дом и закрыла дверь на замок, словно боясь, что её тут же отнимут. Девочка вдруг проснулась и заплакала.

– Ч-ш-ш-ш, милая… – прошептала Тая, пытаясь её успокоить, но это не помогало. Малышке не хотелось ни пить, ни есть, а уснуть она не могла. Видимо, пора сменить подгузник.

«Вот блин!» – всполошилась девушка. Пришлось срываться с места и бежать в круглосуточный магазин за детскими принадлежностями. И только позднее, когда всё нужное уже было куплено, Тая поняла, что с ребёнком что-то не то.

Чутьё не подвело её. Освободив девочку от пелёнок, она обнаружила на её спине четыре продолговатые раны – точь-в-точь как те, что оставило чудовище малышу в её сне.

Гудки автомобилей, разговоры прохожих, лай собак сливались в единую сумбурную массу в городе-миллионнике под названием Мэрилин. Даже здесь, на Майер-стрит, было по-обычному шумно, хотя в разгар дня машины редко проносились здесь так же быстро, как на Грейс-авеню. Не прислушиваясь к этим звукам, под козырьком здания школы стояла девушка. Занятия только что закончились, но она не спешила домой.

Пару часов назад хлынул ливень и отвлёк её от монотонного голоса учителя, и мысли унеслись куда-то вдаль. Но сейчас дождь отступил, тяжёлые кучевые тучи высвободили небосвод из плена и изредка проезжающие автомобили хлюпали колёсами по лужам. Воздух наполнился свежестью, и настроение приподнялось, несмотря на сонливость. Это вдохновляло. И девушка делала зарисовку в блокноте, не думая ни о чём. Тёмно-русые волосы девушки, вьюнком тянущиеся до лопаток, переливались в лучах полуденного солнца.

Ребята, которые учились вместе с ней, почти не обращали на неё внимания. Они привыкли, что она не жаждет общения и никогда не даёт посмотреть свои альбомы, а уж о том, чтобы кого-то нарисовать, и речи не шло. Ну и подумаешь…