Ирина Мороз - Умер, шмумер, лишь бы был здоров

Ну, Веня и рассказал ему в двух словах. Генсек в момент оживился, с кресла привстал резко, чуть не боднул монитор. Заинтересовался, глаза горят, детали выспрашивает. Полчаса продержал. Вдруг, как хлопнет кулаком по столу и говорит:

– Поздравляю, Вениамин Анатольевич! Вы приняты на работу. Завтра, в 8.00. будьте добры явиться в кабинет моего помощника Александра Устиновича Тарнадина. Там находится центральный компьютер партии, – руку пожал, обнял, по плечу похлопал, чуть ли не расцеловал. А Веня от неожиданности забыл закрыть рот, откуда, повертевшись на языке, вылетел деликатный вопрос:

– Простите, Юрий Геннадьевич, а на какую зарплату рассчитывать?

Тот хмыкнул и говорит:

– Окажетесь ценным работником для партии, – в обиде не оставлю. Слово коммуниста!

«Ты меня никогда не забудешь, ты меня никогда не увидишь», – бубнил себе под нос Анатолий Львович Штейн, запирая входную дверь лаборатории за ушедшей уборщицей и снимая замок с кладовки (так профессор называл секретный отсек). Потешно шевеля пальцами, натянул резиновые перчатки, зацепил за уши плотную марлевую повязку, спихнувшую очки на лоб, достал из холодильной камеры шприц с кровянистой эмульсией и, выпустив каплю из иглы, шагнул в темноту загадочной комнаты. Включил свет. В коробке с ватой неподвижно лежала любимица Анатолия Львовича, белая мышь по имени Муська. Ей, бездыханной, он сделал очередной укол в миниатюрную пульку.

Мышиная оспа, поразив за сутки практически все внутренние органы несчастного зверька, протекала бессимптомно. Поэтому обогревание, от которого гибнет вирус оспы, не помогло, и белоснежная Муська тихо скончалась, оплакиваемая самцом Моней. Моня сам ещё не оправился от двух операций по пересадке мочевого пузыря. Его красные глаза слезились от душевной боли (или так казалось Штейну), вызванной невыносимой мыслью, что третью, последнюю операцию, ему придётся перенести без сочувствия покинувшей его подруги.

Две недели и день застывшее тельце Муськи с удалёнными внутренностями находилось в изоляторе и не подавало признаков жизни. И только сегодня розовый цвет оживающей кожицы стал вытеснять желто-зеленые трупные пятна с лапок и брюшка. Анатолий Львович заметил эти изменения ещё утром. Не мог поверить собственным глазам. Подгоняемый подскочившим адреналином, он ждал шести вечера, когда разойдутся сотрудники лаборатории, а вслед за ними уборщица тётя Даша, чтобы снова взглянуть на Муську и сделать ей очередной укол.

О таком сногсшибательном результате профессор даже не мечтал. Случались, конечно, успешные опыты. Например, выращенная ткань мочевого пузыря, спасшая жизнь Моне. Вот он, красавчик, лапки скрестил, нюхает воздух.

Профессор остановился у клетки, стоящей особняком от других.

– Эй, приятель! Что, грустишь? Знаю, по Муське скучаешь.

Просунул палец между решётками, погладил шрам на розовом животе:

– Понимаю тебя, дружище, ой как понимаю. Не убегаешь, смотришь на меня с мольбой, как на икону. Не о себе, о любимой просишь. Только я не Бог. Ты Ему молись, Его задабривай! Он решает, быть мне, Анатолию Львовичу Штейну, творцом твоего мышиного счастья или сатаной, который выбросит дохлую Муську в мусорник, а затем, не пощадив и твою невинную душу, изрежет уже дважды исполосованное, настрадавшееся тело и, на этот раз, навсегда. Прости, дружок, если Создатель выберет второе.

Из открытой кладовки послышался еле слышный звук.

И откуда берётся почти юношеская энергия? Штейн буквально влетел в мышиный изолятор.

– «Барух ата Адонай, элоэйну мелех аулям!» [6] Будь славен, Господь Бог наш, царь мира!(иврит) – дважды успел повторить заученную с детства молитву, прежде чем тоненький писк, вновь раздавшийся из коробки, заставил его оторвать от лица дрожащие ладони.

Муська требовала пищу.

Дискуссия о возможном перезахоронении В. И. Ленина, продолжающаяся в России на протяжении последних десятилетий, воспринималась Завьяловым Юрием Геннадьевичем, как личное оскорбление. Он возмущался, призывал тех, кто «за», прекратить дёргаться и оставить в покое беззащитное тело. Интуитивно чувствовал, что оно, это безжизненное тело, которому покланялась половина Земли, ещё не завершило своей исторической миссии. Будучи материалистом по определению, он зачастую втайне от партии, от родных и даже от себя самого, покидая прозаическую повседневность, пускался в философский вояж – летал в облаках. Ещё в юношестве увлёкся ведической литературой Махабхарата. Интересовался наукой. Особенно достижениями отечественной генетики, о которых узнавал из одноимённого журнала, с 1965 года подписки.