Алесь Дворяков - Опилки

Я ж тебя убью и отсижу лучше, сука ты такая!

После, как правило, у дравшихся наступал какой-то постсадисткий секс. С самим словом садист мальчику довелось встретиться гораздо раньше, чем ему положено, однако его значение, к своему счастью, он узнал вовремя. Сам же интимный процесс осознавался Пашей только полуинтуитивно, другого вида крики ни к чему не обязывали его мысли. Только горочка песочка-отношения к этому накапливалась и получала статус чего-то запретного, бередившего душу при каждом намёке на стоны-вздохи-ахи-эхи в любой момент уже потом, будь то даже, например, в момент соития уже взрослого Стёпки с его первой женой в посленовогоднее утро прямо при Пашке.

Да уж, бурно у родителей, ничего не скажешь. Насилие процветает раффлезиями, Пашка с замызганными соплями рукавами живёт и не радуется (жизнь такова, маленький человек!), а в остальном всё сносно, всё как у людей, наверно. Так же грюкают дверьми, чтобы лучше показать свою силу после руганей, и такая же куча не мала грязи по углам.

Только бреют ли там своей жене при детях в других семьях – этого парнишка не знал. А знал ли, кто разлил на простыню как будто бы белки от яиц, что это за ватные комки с pussy jam, которые страшно-старшая Виолетта не смущалась хоть как-то демонстрировать? Да и не хотел пока узнавать, а то придётся рассказывать всем о девочке, которая ему что-то похожее показала ниже животика и просила никому не говорить. А Пашка не предатель и не трепач! Да?

Не знаю.

серебро и золото.aac

Хотя трепаться и материться, как подмастерье сапожника, Пашка иногда любил. Молчание тоже помогало. Вот, сидя возле печи на коленях папки, мальчишка мог без зазрения совести разрушать все постулаты человеческой анатомии. Может, и правда он вылез у матери из попы, если отец его смеётся серебристо-звонко и всё подтверждает? Угольки рассыпчато мозолят Паше тёмные глазки своим сиянием, в семье – мир и почти покой, если бы не заливистость гортанности главного кормильца. Надо же как-то познавать что-то вокруг, Пашка-то ведь точно не знает, откуда он вылезал. Желательно ему было бы остаться абортированным материалом, слизью, пудингом из крови, а не заливисто хохотать. Слёз-то и побоев из-за него гораздо больше бывало. Здравствуй, покатая идиллия. Проходи к столу, Павел сейчас тебе чаю нальёт, а чаинки выловит ситечком, чёрным, как его время. Он знает, что ты тут ненадолго: сегодня же родители могут до полусмерти друг друга поизбивать, а потом за солнцезащитностями очков прятаться даже в хмурую зиму. Посиди, погуляй, видишь, как выраженьице Пашкиного лица тебя умоляет? Мальчик хочет слышать на кухне что-то другое, а не только

ты миня уважаиш, браток? тагда давай па-сто-грамм.

Возымело ли действие золото-молчание? Оно работало немым упрёком миру, один такой сработал и в сугубо автобусные девяностые, когда в переполненном транспорте неизвестный дядька посадил на колени Пашку и сидел так до конечной. Что и говорить: льдинки на стекле сидящему кажутся повеселее, нежели стоящему и изнывающему от скуки. Надышанность людей ненавязчиво согревала, а белые стены городского завода с винным запахом яблок напоминали, что скоро мальчишка будет дома.

последний волшебный Новый год.djvu

Помнится, дядина кукла из-под ёлки постаралась навредить отношению Паши к празднику, однако всё обошлось. Два часа до застолья, блестят под фонарём снежинки. Эти ласковые холодные кусочки только и знают о блистании, а мать и её подруга ( выглядит то ли тётей, то ли дядей ) куда-то идут с непослушным мальчиком. Ребёнок знает, что его ждут печка, тепло, посеребрённые петушки на ветках и разрастающаяся, необъяснимая радость, неизвестно кем переданная и разбрызганная по всему пространству. Ну и куда без фольги с въевшимся в неё запахом шоколада? Какой-то Новый год. А где старый? Кто ему дал пинка? Ладно, стоит и так порадоваться, даже в садике по этому поводу много разговоров. Потом будет утренник, следует подготовиться, подучить стишок. С Пашиной хорошей памятью всё пройдёт на ура, и он получит… апельсин? Почему вон тому мальчику по имени Женя Дет-Марос подарил большую шоколадку, а ему – несчастный оранжевый фрукт цвета опилок из его дома? Это в его детской голове не укладывалось ни на какой из матрацев. Он не заплакал, побрёл после а-ля веселья по снежной кашице домой, запомнив навсегда именно этот случай, который снял покровы с необъяснимой волшебности обычного ежегодного обмана. Ещё одна жизненная настройка сработала успешно: это была поставлена птичка в пунктике там, где написано несправедливость . Пусть она и была маленькой, еле уловимой, для кого-то неважной и дурацкой, но самой запомнившейся для стихорассказчика Пашки. Новый год, иди к чёрту!