Валентина Хайруддинова - Когда я исчезну

– Чудесная, говоришь, погодка? Что ж чудесного? Ветер, и как будто тучки снова набегают, – начал я издалека, – ветер опять – южный, а он всегда дождь приносит.

– Ничего страшного, – негромко, но решительно и строго пресекла Спица мои поползновения, – дождь, если и будет, то к вечеру, а мы к ужину вернемся.

«Ну что ж, к ужину – уже хорошо», – заметил я про себя. Если едим все вместе —значит, будет что-нибудь вкусненькое. Приемы пищи в обители проходили строго по расписанию: продукты добывались тяжким трудом – к ним относились с уважением, готовили ровно столько, чтобы утолить голод, поэтому обычно ничего от трапезы не оставалось. За стол садились все вместе: завтрак в семь часов, обед – в двенадцать, а ужин – в шесть. В непогоду невольно приходилось большую часть времени проводить в мастерских и в доме, тогда между обедом и ужином мы пили шиповниковый чай, иногда с пирожками. Еду готовили на печке. Для одного готовить еду было бы, как говорит любитель умных слов Бормот, нецелесообразно : дрова тоже доставались непросто.

– Не идешь? – это уже Лапка выглянула из-за двери и улыбнулась, как будто лучик солнца скользнул, ведь ее улыбка так же редка, как и он. И, не дожидаясь ответа, ибо знала его, добавила:

– Тогда поставишь тыкву, она в большой кастрюле, поставишь в…

Тут Лапка прервала сама себя, вспомнив что-то, всплеснула руками и скрылась в доме.

Вот такая она, девочка Лапка. На ней все хозяйство в обители: основное приготовление еды, уборка дома и дворика, стирка и много-много еще чего. Но Лапка еще успевала помочь Спице что-то пришить, связать, заштопать, а ведь она, как и все, трудилась на огородах. Откуда в Лапке, хрупкой, скромной и нежной, брались силы, я не понимал. И она же еще затевала такие вот пикники, а для этого встать надо намного раньше обычного, ведь прогулка прогулкой, но домашнюю работу делать-то все равно надо.

Оказывается, Лапка забыла баклажку с чаем, которую и взялась запихивать в корзинку.

– Поставишь большую кастрюлю в пять часов на печь, дрова заложены, – продолжала давать указания Лапка.

– Мы к ужину вернемся, – промурлыкал Царап, разглаживая толстой полосатой лапкой пушистые усы, – прошу тебя, молоко…

– Не волнуйся, Царап, – прервал я, – молоко поставлю на край печи, будет теплое, с пенкой.

Говорить нам приходилось немного громче, чем обычно, чтобы перекричать гул ветра.

– Пойдешь в поле – возьми лепешку, перекусишь, – Лапка виновато глянула на меня.

Она чувствовала себя виноватой из-за пикника, ведь погожий день нужно использовать для дела.

– Надеюсь, Твердолоб тебе поможет сегодня? – спросил Бормот.

– Конечно.

«Конечно» являлось правдой лишь наполовину, но мне не хотелось, чтобы из-за моих жалоб Бормот лишился удовольствия прогуляться к морю. Вот если бы он сам захотел… Однако Бормота мой уверенный ответ убедил – он замурлыкал песенку и затоптался на месте от нетерпения.

Но вот сборы закончились – общество во главе с Бормотом, весело и громко поющим о капустке, по засыпанной мелкими камнями дороге направилось к обрыву, к горной тропе, ведущей к морю.

Я смотрел им вслед: сгорбленная худая Спица наклоняется вперед, преодолевая порывы ветра, рядом семенит – полосатый хвост трубой – Царап, Лапка идет быстро, легко. Мерзлика, естественно, на таком расстоянии я не видел. Бормот, поэт и исполнитель собственных сочинений, вновь запел, но уже не о капустке, а на тему дня:

Шагаем к морю на пикник,

Послушать шум волны.

Кто к тропкам горным не привык?

Не мы, не мы, не мы!

Прогулка в солнечный денек

Любимое занятие!

Крута тропа, и путь далек,

Но я иду с приятелем!

Пел Бормот бодро, вкладывая в исполнение всю силу голоса. Правда, иногда немного фальшивил.

Путники удалялись, вот уж и ослика не слышно. Тут из кустов, росших вдоль дорожки, выскочили еще два обитателя, черный и каштаново-белый, – и присоединились к шествию.

Я остался один. Это случалось редко, поэтому одиночество ценил. Как продолжить день, я еще не решил, потому, присев на крыльце, принялся составлять план действий до ужина. Допустим, удовольствия оставим напоследок. Итак, огород. Уже месяц обитатели трудятся на дальних полях, осваивая новый клочок земли. Утром мы сделали довольно много: вывезли три тележки камней, и, если бы Твердолоб не заявил, что лямка плуга натерла ему живот, вывезли бы еще столько же. Расчищенный участок я уже начал перекапывать, хотя мог бы перепахать его быстрее с помощью плуга, но в него нужно кого-то запрягать. Земля не слишком поддавалась лопате, и я, покинутый Твердолобом, решил немного передохнуть, заодно перекусить. Ну, будем считать, что передохнул.