Иван Стрелкин - Самсон заходит в парикмахерскую

Напишу из Люксембурга, и Вы пишите, мне все про Вас любопытно. Как прошло вскрытие Вашего мужа? Функционирует ли Ось? Как ему там, в моем кабинетике? Кому еще в театре оторвали голову? Держитесь!

Ваня

8 мая, Штайнфорт

Мария, целую неделю от Вас нет ни строчки. Вы не отвечаете мне, потому что осуждаете меня? Уверяю Вас, я совсем не доволен собой, и если Вам показалось, что я бравирую успехами на любовном фронте, то вы глубоко заблуждаетесь.

Впрочем, уверениями навряд ли что-то поправишь; однако если Вы решились порвать со мной всякие отношения, я полагаю, я заслуживаю хотя бы уведомления.

Буду благодарен за ответ,

Иван

10 мая, парк Мирадор

Дорогая Мария,

простите мне ради бога мою мнительность! Чертова трезвость во всем виновата… Кроме того, кажется, у меня в легком поселился солитер. Он спит в основном, но во сне ворочается, царапая шершавыми боками стенки бронхов. Когда я начинаю танцевать, у него случается приступ клаустрофобии; он слепо бьется в трахее и шипит; дыхание у него несвежее, кислое, аммиачное, словно треснувшее тухлое яйцо, и я, захлебываясь дурнотой, изо всех сил надеюсь, что сумею его выкашлять, но он, предугадав опасность, прячется моментально на дне грудной клетки и затихает до поры. Когда я целую какую-нибудь женщину, червь жадно слизывает с ее языка ароматную слюну, вылезая узкой головкой между моих миндалин; безгубый рот в безглазом передке падок на сладкую дамскую плоть.

Никто не подозревает о существовании моего жуткого дружка; у нас паспорт один на двоих и одна на двоих палатка. А у Вас есть домашние животные? Кабан не в счет… Впрочем, шучу. Легочный червь – ерунда; главное, голова моя при мне. Я не рассказал: на прошлой неделе я так обрадовался этому факту, что не пожалел денег и послал Осю букет анемонов и анютиных глазок бандеролью; он изящно парировал выпад, посмертно номинировав мой еще Саввой снятый с проката спектакль «Человек-подружка» на муниципальную премию «Надрыв года». Не слышно там, кого выбрали лауреатом? Локоть себе откушу, если не меня! Но какой же я стал мелочный, какой самолюбивый… А все потому, что пить бросил; абсолютно все из-за этого! Мой ленточный приятель, опять же. Похоже, я его давно в себе ношу, но в Вуппертале он был крепко заспиртован и меня не беспокоил…

Я не понял из Вашего письма, Мария: так на Вас сшили дело или нет? Все ясно про подозрительных санитаров в морге, но разве с ними нельзя договориться? Как будто работники покойницкой не люди, будто они сами никому не желают смерти… Но, милая Мария, если державники ханжи настолько, что всерьез решат Вас осудить, плюньте Вы на них и приезжайте скорее сюда!

Я пишу Вам из спального мешка; мы, полтора десятка незнакомцев, удобно лежим на полянке в парке Мирадор близ Штайнфорта, крошечной деревеньки на границе с Бельгией. Сегодня солнечно; сквозь зелень непричесанных рощ и нестриженых лужаек тянется рыжая колея заброшенной железной дороги. На ржавых путях ветшает старинный товарный вагон, и мимо него люксембургский пенсионер (его зовут Морис, ему девяносто три, но выглядит он сильно старше своих лет) толкает кресло-коляску, в которой дремлет пенсионерка Эмма, его дочь, впавшая в маразм прошлым летом и с тех пор не узнающая себя в зеркале; турецкий подросток мочится на столб бетонной панели рядом с автостоянкой; все здесь дышит гармонией. Приезжайте! Здесь нет ни Маргуса, ни Желудева; никто не грызет ногтей и никому из здешних художников пока не пересадили голову, у каждого какая ни есть, но своя!

Взять хоть композитора по имени Биляль Шимшек; Биляль – гражданин Турции, убежденный христианин, автор оратории «Божьи твари», решивший впоследствии переименовать ее в просто «Твари». Приехав, он сразу признался, что страдает биполярным расстройством и, если начнется приступ, он соберет вещи и уедет к чертям собачьим, только его и видели, но не стоит принимать это на личный счет, ему все нравится, он всем доволен. Или вот датчанин Мортен Сёренсен – занимательнейший человек, длинноволосый карикатурист с тихим нескладным чувством юмора. Мечтая о карьере иллюстратора, он подрабатывает в парикмахерской для животных— стрижет пуделей, купает шпицев и чихуахуа. У него аллергия на собачью шерсть, но деньги платят хорошие, и он все не увольняется, несмотря на сыпь по всему телу, ибо «что нас не убивает…» и так далее. Жил он с Билялем в одной палатке, пока однажды не заночевал у Миланы; Милана Ромазанов, как и все сербки, носит русскую мужскую фамилию. Истрепанная беспорядочными половыми связями феминистка, она, приехав, натянула леопардовые лосины, встала на самом видном месте и стояла так до тех пор, пока Мортен в нее не влюбился. В палатке напротив живет Лилит Маус, маленькая красивая немка с оттопыренным ухом; узорным шрифтом по яремной вене она вытатуировала свое собственное имя. «А чье же мне татуировать? – удивляется она. – На коробке с хлопьями пишут „хлопья“, разве нет?» Она моментально невзлюбила Биляля, потому что у него вонючий, острый пот; зато с Бриной они подружились с первого взгляда, ведь та пахнет карамельками: Брина Блажич, загадочная сомнамбула из Словении, крупная девица с голубыми, словно блюдца из парадного сервиза, глазами; она сообщила как-то, что ей нравится Люксембург исключительно потому, что есть холмы, ходи не хочу, хоть вверх, хоть вниз, а Нидерланды, где она учится, плоские, как блин, что для нее невыносимо. Скажите же, у нас душевно! Если решитесь, подселим Вас к литовке Уле Катилюте: она приехала с собственной аж трехместной палаткой, разбила ее на отшибе и живет в ней одна; она фотографирует объедки, которые люди оставляют в тарелке в конце трапезы; «Эй, не убирайте, ну я же работаю!» – укоряет она Брину и Лилит, но те стервозно моют посуду, не обращая на нее внимания. Поскольку у нее целых два места пустуют, сможете и кабана прихватить (клянусь, последняя юмореска на щекотливую тему!).