Евгения Монастырская - Я лесбиянка - история жизни и любви. Том первый

Утром застилала кровать и руки мои дрожали. Долго старательно расправляла непослушные складочки на желтоватой простыне с синяком казенного штампа в углу. Делала вид, будто очень занята, избегая смотреть в ее сторону. И наконец обернулась, застыла, настороженно глянув на Катю. Сейчас она, как и те, другие, отвернется от меня. Поднимет на смех. Все пойдет по годами отработанному сценарию. У них всегда так.

Но случилось иначе. После этой ночи мы стали неразлучны. Вместе сидели, высунув язык, над дощечками в кружке выжигания. И я наблюдала, как она старательно выводит Удава из мультфильма «33 попугая». Сама корпела над Мамонтенком, он получался забавный, грустный и глядел круглыми глазками призывно, вопрошающе. Его ждало долгое опасное путешествие в поисках мамы.

Только однажды мы разлучились. Вожатые повели группу в лыжный поход. Снега в ту зиму навалило много. Я шла в цепочке, уставившись в Катину желтую шапку, усыпанную красным мелким горохом. Спереди, сзади раздавалось шумное дыхание, над группой поднялось облако пара. А потом вожатый, идущий впереди, начал убыстрять темп. Нетренированная, я стала отставать, запыхалась, уступила лыжную напирающим сзади и, наконец, оказалась в самом хвосте. За мной шел подгоняющий меня вожатый. Через пару минут обогнал, ободряюще кивнув напоследок.

Цепочка лыжников скрылась. Где-то там в желтой шапочке отважно неслась сквозь искрящиеся сугробы моя Королева. Я остановилась. Меня обступали огромные притихшие ели, похожие на сказочных великанов, только я никак не могла решить добрых или злых. Совсем рядом раздалась оглушительная дробь дятла. И вновь наступила тишина. Хотелось плакать. Руки заледенели, я скинула колючие варежки и подышала на пальцы. Мир замер. Мир смотрел на меня. Я превратилась в крошечную, всеми забытую крупинку в бесконечных ледяных просторах Подмосковья. Стало стыдно перед Катей, перед вожатыми, перед этим безмолвным белым миром. Я опять оказалась не как все.

Последнюю ночь перед отъездом, мы снова проговорили до утра. Даже всплакнули, уткнувшись друг в друга будто маленькие зверьки. Она жила в другом городе, мы не надеялась на встречу. Но обещали писать длинные письма и обязательно вернуться в лагерь через год.

Я не написала ни одного письма. Оказавшись в своей школе, вновь ощутила себя в ловушке. Классные комнаты воняли хлоркой, над головой гудели пыльные плафоны, забитые горошинами дохлых мух. Я елозила тетрадью по изрезанной, расписанной неприличными словами парте, не в силах сосредоточиться. У доски маячили стертые лица учителей. За окном трещал февраль.

Катя была где-то там, в другом сияющем мире. Круглая отличница, окруженная любовью подруг, обожанием мальчиков. Я была ошибкой в ее жизни – так решила.

Через год меня снова отправляли в этот лагерь на зимние каникулы. Ночь перед отъездом я долго не спала, разглядывала белесый потолок, улыбалась, вспоминая наши волнующие разговоры и пряничный запах ее волос.

Моя Королева не приехала. Дети вяловато распихивали по тумбочкам нехитрые вещички, а я взмокшая, красная бегала по палатам, приставая к вожатым с расспросами о Кате. Точно не приехала? Вы уверенны? Расплакалась, на ватных ногах добрела до туалета и долго сморкалась, зависнув над раковиной, плеская на вспухшее лицо ледяную воду.

Вернулась в свою комнатку. Три незнакомых девочки медленно повернули ко мне головы. Три одинаковых облезлых хвостика, жестоко перетянутые резинками. Я накинула верхнюю одежду, натянула сапоги, с силой рванув вечно заедающую молнию. Закинув за плечи рюкзак, вышла в морозный вечер.

Ворота, выкрашенные унылой зеленой краской, оказались заперты. Я кралась вдоль решетчатого забора, чувствуя себя заключенной. Морозный воздух щекотал ноздри и пах железом. Сердце колотилось мотыльком о стекло. Но я улыбалась и веселье кружило голову.

Перекинула рюкзак через забор. Он мягко, с приятным хрустом плюхнулся в сугроб, утонув наполовину. Я смотрела на рюкзак, улыбаясь недоуменно, будто не веря до конца, что такое возможно. Головой прижалось к ограде, подышала на ледяные прутья. Очень быстро, не чувствуя своего тела, перемахнула через забор. Оглянулась. Глубокий безветренный вечер накрыл лагерь. Снег играл в лунном свете, искрился. В отдалении тепло и уютно мерцали желтым окна корпусов.

Я выбралась на заснеженную дорогу. Шла долго, приятно пружиня по накатанным бугорками. Ледяные поля неподвижны. Редкие кусты жмутся к дороге. Машины ходили редко, но каждый раз, когда доносилось урчание мотора и вспыхивали, будто кочующие звезды, фары, я кидалась на обочину, в снег. Казалось, это ищут меня, и вожатые уже вызвали милицию и сейчас меня схватят, схватят. Я приятно фантазировала, что бегу из концлагеря, от фашистов. Я пробиралась к партизанам. От этих мыслей в груди восторженно пело, становилось совсем жарко, и я рывками ослабляла тугую петлю колючего шарфа. Вдалеке появились тусклые огни поселка. У двух пожилых женщин в пухлых шубах, спросила про Москву. Они зыркнули удивленно и замахали руками в сторону станции. Я выдержала их подозрительные взгляды, улыбнулась медово-ласково, как прилежная ученица, только что с блеском ответившая у доски, и поспешила на электричку.