Евгения Монастырская - Я лесбиянка - история жизни и любви. Том первый

Месяц прошел в полудреме, мастурбации, слезах, походах в ванную на свидание с «Невой». Еще через месяц я решила, что должна отомстить. Вытащила себя в какую-то малознакомую компанию по приглашению малознакомой девушки. Собралось человек семь. Мы сидели на Чистых прудах, позвякивая пивными бутылками. Меня разморило. Было жарко, пьяно и кисло в желудке от пива. Я наблюдала, как кружится пена в моей бутылке. Рядом сел парень. Небольшого роста, нескладный, с торчащим брюшком. Маленькими глазками ощупал мое тело, посматривая из-под очков с толстыми стеклами. Он торгует в киоске кассетами. Он меломан. Парень кивал, сладко улыбался и щурил глаза. «Люблю музыку, да» – он похлопывал себя по брюшку. Я тоже любила музыку. Мы долго говорили в тот вечер, обсуждая западный и ленинградский рок.

Вяло повстречались недели три. Он приносил спелый черный виноград и постоянное пиво. Я все не могла решиться, стеснялась, не понимала, как это, взять и раздеться перед мужчиной. Он увидит мою грудь и внизу тоже увидит, и стоит ли там брить или оставить все, как есть. Я снимала одежду и становилась перед зеркалом, пристально осматривая каждый миллиметр тела. Оно казалось нелепым. Определенно, я не нравилась себе. Мотала головой. Нет, не смогу. Как это, все-таки? Взять и раздеться?

Однажды завалились ко мне домой, он купил дешевого красного вина и виноград. Виноградный сок тек по его подбородку, он довольно прихрюкивал.

Мне понравилось заниматься с ним сексом. Мы делали это уже два месяца. Мы делали это почти каждый день и по многу часов. Мы делали это везде; ночью в детской песочнице, в лесопарке, в подъезде, в лифте. Мы делали это на моем раздолбленном диване, где в лопатки впиваются пружины. На этом диване любили друг друга мама с папой. Потом мама любила здесь отчима. Потом мы обнимались целомудренно с Аней. Потом мою Аню трахал здесь тролль. Потом я мастурбировала бешено по нескольку раз на дню, представляя свою любимую. А теперь на проваленных, темно-зеленых подушках ночами и днями я трахалась с малознакомым парнем. Дивану повезло. Он прожил долгую, насыщенную жизнь. У него было много секса. Прошло еще несколько лет, прежде чем решилась расчленить его и вынести на помойку. Плакала, разламывая диван. Целовала измятые телами подушки. Просила прощения.

Перед тем, как набрать номер Ани, кинула валидол под язык. Едкая таблеточка медленно растворялась. Я сделала, наконец, полноценный вдох, потом еще и еще. Осторожно тронула диск телефона.

– Поздравь меня, я женщиною стала! – сказала с пафосом и деланно рассмеялась.

В телефонной трубке повисло молчание.

– Я думала, ты выше этого, – голос ее был напряженным.

Больше не созванивались. Через месяц мне надоел мужчина. «Ничего не хочу», – сказала и не пустила его на порог. Он приходил еще пару раз, скулил под дверью, долго жал кнопку звонка. А я куталась в кокон одеяла, представляя, что целую грудь Ани, трогаю языком ее сосок, самый кончик соска.

Мужчины всегда представлялись мне слишком далекими, будто отлетевшими на другие планеты. Их головы маячили где-то в недоступной для меня области. Они редко наклонялись, чтобы погладить по голове или сказать пару слов.

Радостным исключением являлся мой отец. Переболев в детстве полиомиелитом, он так и не вырос в статного красавца, и, достигнув 160 см, напоминал, скорее, гнома; голова его утонула в широких плечах. Он клевал огромным носом и наклонялся ко мне, щуря добрые сонные глаза.

Женщин вокруг всегда было слишком много. В детском саду они возвышались надо мной грозными нянечками в замызганных белых халатах, в школе хищно нависали саблезубыми директиссами. С потухшими глазами и измученным ртом, замазанным красным, они тащили трупики мокрых кур; скрюченные желтые лапки торчали между звенящими бутылками с пятнадцатикопеечным кефиром. От женщин остро пахло кухней и бедой. Жрицы чанов и кастрюль, повелительницы кухонного огня, укротительницы пьяных мужей и горячего пара – такими они запомнились мне, выросшей на просторах коммунальной кухни, засиженной ленивыми рыжими тараканами.

Счастливым исключением опять же была моя мать; хрупкая, маленькая, почти бесплотная фея, парящая над землей. Она укрылась в особенный мир, где звучали концерты Вивальди, фуги Баха и выла неистовая скрипка Паганини. Она спряталась между сладко пахнущих альбомов по искусству и книжек с английскими идиомами. Она правила волшебной страной, в которую допускалась лишь я одна. Вместе мы листали и нюхали толстые книги, слушали пластинки со сказками Киплинга и похождениями барона Мюнхгаузена. А перед сном она читала мне, переводя с английского, «Алису в стране чудес». Я засыпала, подложив под щечку ее маленькую теплую руку. Уже тогда поняла: из душной реальности можно свалить. Главное, найти подходящую лазейку.