Отца и мать я считала не вполне мужчиной и женщиной, скорее – полумифическими существами. Себя же представляла их таинственным детенышем. Остальные мужчины и женщины мне не нравились. Их жизни казались неуютными и печальными. Я не хотела быть ни мальчиком, ни девочкой. Не желала вырасти ни в мужчину, ни в женщину. Была сама по себе и уже в раннем детстве поняла: не впишусь во взрослый мир.
Кукол не терпела, играла в солдатики и машинки и без конца прижимала к груди мягкие игрушки с грустными стеклянными глазами. Как-то на день рождения выпросила красный меч и щит и в экстазе носилась по комнате, потроша воображаемых врагов. Моими кумирами были Илья Муромец и Добрыня Никитич, сошедшие со страниц украшенной теснением книги с русскими былинами. Я мечтала встретить своего Змея Горыныча и сразиться с ним.
В десять лет меня отправили в пионерский лагерь на зимние каникулы. Поселили в уютных небольших комнатках с четырьмя кроватями, – невиданная роскошь по том временам. Обычно корпуса пионерских лагерей напоминали бараки. В огромных комнатах стояло по десять железных, отвратительно скрипящих коек. К изголовьям жались изуродованные бранными словами, обшарпанные тумбочки.
Здесь же был уют и тепло. Даже пахло по-домашнему, не то сырниками, не то шерстяными лежалыми вещами.
Вошла в комнату первой, выбрала место у окна. Села осторожно, слегка покачалась на пружинах, они пропели тоненько, еле слышно. С удовольствием огладила деревянную спинку в изголовье. Гладкая поверхность, покрытая светлым лаком, понравилась, приятно скользили по ней пальцы.
А потом вошла она. Челка лезла ей в глаза, и девочка энергично трясла головой. Посмотрела на меня, чуть улыбнувшись кончиками губ. С размаху кинула вещи на соседнюю кровать. Я хлопала глазами, силясь произнести «привет», но проглотила слово, выдав отвратно хрюкающий звук.
Все в ней было ладно: и опрятная одежда, и смешные ямочки на щеках. И какой-то совсем новый для меня сладковато-пряничный запах, исходивший то ли от польского, редкого по тем временам, синего джемпера, то ли от каштановых растрепанных волос. Нездешняя, яркая, воздушная. Грезилось мне, будто пришла она из другой жизни. И там, в этом неведомом мире, она выступает как девочка-рыцарь, скачет на быстроногом коне в серых яблоках и рубает врагов огромным мечом.
А позже думала так: у нее – великолепной и безупречной, должно быть, невероятно много друзей. И все восхищаются, и все ищут с ней дружбы. Этой девочке неведомо одиночество, незнаком стыд. И чувство бессилия неведомо, когда стоишь у классной доски и со всех сторон несутся смешки, издевки и даже комочки бумаги, смоченные слюной. Потому что тебя считают странной. Не такой. И, конечно, конечно, мы не можем быть вместе, ибо – из разных миров. Она – Королева. Я – Изгой. Так думала я вечерами, кутаясь в тонкое одеяльце, украдкой наблюдая, как девочка-рыцарь вешает свою волшебную одежду-кольчугу на спинку стула.
Как-то заснуть не могла. За окнами выл озверевший северный ветер, сыпал пригоршни снежной крупы в дрожащие стекла. Стонали огромные вязы, и какая-то железка, возможно часть оторвавшейся и повисшей трубы, громыхала и билась о стену. Я ерзала в кровати, натягивая на себя уже второе хлипкое одеяльце мышиного цвета. Все равно мерзли ноги, то ли от страха, то ли от холода. Повернулась к кровати соседки. Глаза Кати сверкнули в темноте.
– Не спишь? – спросила она тихо.
– Не могу.
Я начала говорить, меня унесло. Так долго ждала ту, с которой можно себя отпустить. Говорили долго, откровенно, перебивая друг друга горячим шепотом.
Этой ночью, вцепившись в краешек подушки, я вывалила на собеседницу почти все. Про отчима-шизофреника, непризнанного, нищего художника. Иногда он бил маму, вымещая злость, неустроенность. Про то, что хочу стать зоологом. Да! Изучать китов и дельфинов. Представляешь? Ага, плыть на научном судне, а впереди закат и стая касаток. Я пьянела от своего горячего шепота и говорила, говорила, не в силах остановиться. И хотелось встряхнуть Катю, прилипшую щекой к подушке. Представляешь?! Море, волны, свобода! А я морское существо, знаешь? Да, скорее всего, дельфин. Я выдала свой секрет. И когда-нибудь уплыву из мира людей к морским сестрам и братьям.
Она слушала, ее глаза озерками переливались в темноте, она кивала, задавала вопросы и говорила о себе.
Лишь одного не сказала я – не могла признаться, – что в школе со мной не дружат. Есть лишь одна подружка из параллельного класса. А все остальные просто не понимают, что я такое. А я не могу объяснить. Я не могу объяснить. Сама не понимаю, кто я.
Читать дальше