Евгения Монастырская - Я лесбиянка - история жизни и любви. Том первый

Мужчина с лассо, покачиваясь на коротких ногах, маленькими шажками бежит к собаке. Точным отработанным движением накидывает петлю на шею. Бланка извивается и визжит, пытаясь высвободиться из петли. Высоко подпрыгивает на четырех лапах, будто хочет взлететь в небо. Валится набок в грязь и роет когтями землю. И в глазах ее, – карих, недоуменных, раненных, – отражается расколовшийся надвое мир.

В этот миг треснул и мой мир. Никогда он не будет прежним. Металлическое лассо затянулось на моей шее.

Я бегу к собаколову. С ревом бросаюсь на него, вцепившись пальцами в грубый рукав куртки. Я тяну, дергаю, пытаясь вырвать лассо из цепких рук. И он, ухватив воротник моего пальто, встряхивает пару раз, и отшвыривает далеко. В грязь.

Встав с земли, пошатываясь, отхожу в сторону, растираю кулаками слезы по щекам. И какая-то бабка, бодрая, подвижная, шлепает губами во след:

– А мог бы и тебя жгутом по хребту огреть! Знала бы-ы!

Собаколов втаскивает хрипящую Бланку в прицеп. Раздается глухой стук. Бланка кричит. Тишина.

Отныне этот звук – удар тяжелого предмета о череп собаки, будет жить своей обособленной жизнью у меня в голове. Мне хочется вернуться в осенний дворик и успеть увести собаку от металлического лассо.

Мужской член я впервые увидела в восемь лет. В этот день мы с подружкой шатались по пустынному школьному двору, ковыряя прутиками мерзлую осеннюю землю. За забором появилась фигура, укутанная в длинное черном пальто. Мужчина подошел почти вплотную к железной ограде и театральным жестом откинул полу пальто. Красная торчащая, чуть покачивающееся штуковина уставилась прямо на нас. Мужчина подергал штуковину и сдавленно пропищал:

– Девочки, красиво? Девочки, красиво?

Мы захихикали и убежали. Красивого ничего не было. Страшного тоже. Просто какая-то непропорционально огромная штука, торчащая из центра мужского тела. Мы дали друг другу клятву не рассказывать об этом случае. Нам казалось, с нами произошло что-то стыдное, некрасивое, и это обязательно нужно сохранить в тайне.

В девять лет я встретила педофила. 1980-ый. Год Олимпиады. Москву старательно вычищают. Проституток, криминальных элементов, бомжей вывозят подальше от столицы. Рекомендуют сбагрить детей: на дачу, в деревню к бабушке, поближе к коровам, парному молоку, в пионерский лагерь, наконец. Мне выпало в лагерь. Выкрашенные синей краской деревянные корпуса стояли рядом с медленно текущей Окой. Иногда нам позволяли плескаться у берега в лягушатнике, в мутной зеленой жиже. Я вдыхала запах хвои, смотрела на облака и улыбалась раскаленному лету.

Все прилипали к голубым экранам. По ту сторону происходило что-то невиданное; будто инопланетяне, наконец, спустились на землю. Заморские мускулистые парни и девушки – черные, белые, желтые резвились на ярких лужайках, кружили на беговых дорожках, кидали в неведомую даль ядра, копья и диски. Влажные от пота мышцы – черные, белые, желтые переливались под солнцем.

Ценились значки с заветными олимпийскими кольцами. Все хотели иметь их. Казалось, эти гипнотизирующие колечки дают пропуск в зачарованный мир, а их обладатели обретают силу, становясь причастными к олимпийскому волшебству.

Лето жарило и звенело. В длинной траве, которой порезаться можно до крови, резко проведя по ней пальцем, орали кузнечики. Подкрякивали лягушки, раздувая щеки-пузыри, щупая мягкими лапами влажный мох ложбин. Из столовой плыл одуряющий запах рассольника на обед. Кефир и печенье на полдник, яблоко прилагается. А если повезет, вручат оранжевый, как солнце апельсин с крошечной черной наклейкой – «Marok» Эти нерусские буквы шептали о заморских странах, пели о неизвестных морях. Иногда получали мы вафли, и я расщепляла хрупкие пластинки, выгрызая передними зубами сладкую липкую массу.

Цепляла значок октябренка, разглядывая кудрявую пухлощекую физиономию глазастого мальчика. Мечтала о кровавом галстуке. Глазастый мальчик глядел заботливо и строго, будто старший брат. И звал куда-то взглядом, но я все не могла понять – куда.

Я прикасалась лбом к пахучей сосновой коре, выковыривала застывшую янтарную слезу, лизала, чувствуя горьковатый привкус. И крылатые качели «те, что взлетают выше ели», действительно уносили к небесам.

Все мы были физкультурницы, мечтали вырасти и победить на следующих олимпийских играх. Завоевать медали для своей страны, и стоя на пьедестале, гордо так смотреть вдаль. И чтобы солнце освещало наши загоревшие, открытые, чуть влажные лица, и слава, золото и вспышки фотоаппаратов.