Евгения Монастырская - Я лесбиянка - история жизни и любви. Том первый

Олимпийского Мишку, увенчанного разноцветными шарами, плавно выкатили на поле. Он улыбался и смотрел недоуменно, будто сам не верил, что скоро ему придется покинуть огромный стадион и праздник спорта закончился. Он мягко махал трибунам лапками. Люди махали в ответ. Его двойник на огромном панно пустил слезу. Зрители заплакали. Зазвучала песня.

Мишка вдруг оторвался от земли и, увлекаемый шарами, медленно полетел в черное холодное небо. В холе начали всхлипывать. Плакали девочки, плакали мальчики и распаренные поварихи утирали глаза несвежими фартуками. Плакали мускулистые вожатые, сцепив челюсти. Мишка, Мишка! – в груди саднило и дергалось. В какой сказочный лес возвращается ты? Увидимся вновь?

Я обернулась в зал и встретилась взглядом с физруком. Он кивнул мне и, кажется, собирался помахать рукой. Я вернула взгляд в телевизор. Мишка исчез в темном небе.

«Тает быстрое время чудес…» Время моего детства истаяло в затхлом сарае, набитом спортивным инвентарем. Я, наконец, заплакала. О Мишке, о себе, о том, что ушло. До свидания мечты. Не стать мне олимпийской чемпионкой.

Много лет спустя я узнала, что, улетев со стадиона, Мишка приземлился через несколько часов на Воробьевых Горах. Его увезли на склад Олимпийского комитета. Резиновое тельце изгрызли крысы и подточило неумолимое время. Он тихо безмолвно истлел. Вспоминал притихшие трибуны, тысячи взмокших от слез глаз и свой восхитительный, недолгий полет.

Я долго думала о педофиле. Думала в подростковом возрасте, смотря на Автозаводскую улицу с высоты десятого этажа. Внизу визжали троллейбусы, пыхтели автомобили и маленькие люди в серых пальто и шубах из замученных лис текли непрерывной струйкой среди сугробов. Я щерилась, я постукивала ногтем по ледяному замороженному окну. Кусала губы и думала, думала. Он изнасиловал мое детство. Отнял что-то живое и теплое. Будто щенка любимого отнял, свернул ему шею и выбросил в мусорный бак. Щенка. В вонючий бак.

Я строила планы: вот узнаю его адрес, вот прихожу к нему домой. Вдавливаю большим пальцем в дверной замок. Истеричный перезвон. Сердце прыгает, спина становится влажной. Он открывает, лыбиться. И я невинным голоском, чуть голову наклонив: за макулатурой, есть ли? Он мелко кивает, отступает в смрадное нутро темного коридора. Он живет один.

Я хочу убить его. Избить его. Вот он поверженный и смятый, с желтоватым оголившимся животом, поросшим редкими черными волосами, в желтоватой заляпанной жиром майке, валяется на потертом линолеуме своей кухни. Линолеум тараканьего цвета, как и его мокрые, крохотные глазки. Он помаргивает, он шипит. Острые плечи трясутся, пальцы нелепо пляшут в воздухе, он что-то лопочет, захлебываясь кровью. Десны, губы, нос разбиты. Это я била его долго и беспощадно. Ногами, одетыми в тяжелые ботинки. И с каждым ударом повторяла: «Зачем? Зачем? Зачем?» Зачем ты отвел в свою коморку девятилетнюю девочку, которая поверила тебе?

Он не дает ответа. Жизнь не дает ответа. Никто не дает ответа.

Так думала я, так сладко мечтала, постукивая ногтем по окну, краем уха ловя приглушенные звуки коммунальной квартиры. Звякала посуда на кухне, в уборной спустили воду, кто-то рыгнул басовито, медленно плыл по квартире сладковатый дух пережаренной камбалы. Шла обычная московская жизнь. Я стояла у окна. Я ненавидела. Я хотела убить.

Проблемы у меня были не только с незнакомыми людьми. Родная тетка пыталась вырастить из меня цепкую самку.

– Когда у мужика на тебя стоит, – говорила она, хищно ощерясь, – от него можно получить, все, что хочешь.

Мне было тринадцать, я хлопала глазами, не зная, что сказать.

Она мечтала воспитать хитрую оборотистую самочку, как бы продолжательницу ее самой, наученную неплохо выживать в колючем мужском мире. Кому-то нужно было передать свои навыки и умение.

Она выбрала меня: нелепую, наглухо спрятавшуюся в пожелтевшие страницы книг, напуганную фантазерку. В тринадцать лет я уже знала, что мир страшен и неприветлив, но выживать пыталась иным способом. Или не выживать. Это как повезет, думала я, погружаясь в бесконтрольное чтение, уходя с головою в выдуманные миры. А реальность поджидала меня на краю чужих фантазий, пощелкивая острыми зубками, крадясь по моему теплому следу.