Петр Альшевский - «Малая кровь»

– И во всех двенадцати ты имел шансы выиграть! – заявил Желтков. – Шестнадцатого июня, в пятом гейме, при счете четыре ноль в его пользу ты на своей подаче лидировал, но позволил себе расслабиться, и он взял и этот гейм! Но сам ли он взял или ты ему отдал? Ты, Паша, не упирался! Бейся ты в каждом розыгрыше насмерть, он бы, не выдержав, посыпался, и победу была бы не его! Каким бы быстрым и умелым он бы тебе ни казался. Упрямство, Паша! Он лупит – ты бежишь и достаешь, он долбит – ты достаешь и перекидываешь, и он выдыхается. Он попадает в сетку. И очко твое!

– Бегая, устаешь сильнее, чем когда лупишь, – промолвил Паша. – И при том это пассивная тактика – весь матч на ней не продержишься. Твои советы я стараюсь усваивать, но я и брата хочу послушать.

– Касательно тенниса? – уточнил Олег.

– О теннисе мы и без тебя нескончаемо разговариваем, – сказал Паша. – О самом себе расскажи, какие у тебя увлечения… мы же видимся лишь по праздникам. Мама говорит, что зовет тебе чаще, но ты отчего-то нас избегаешь. Ваш мир с мамой, он чем может достигнуться?

– Пока не знаю, – ответил Олег.

– А я, – сказала Ксения Романовна, – уповаю на то, что мы с Олегом друг друга поймем. Он меня простит, а я прижму его к груди и скажу, что злиться ему на меня было не за что.

– Ты глядишь на ситуацию по-своему, ну а я по-своему, – процедил Олег.

ОСТАВШИСЬ за столом без сыновей, но вместе с хрустящим вафельным тортом Желтковым, Ксения Романовна предается раздумиям, ее сердце особо не рвущим.

– Он ко мне не смягчится, – промолвила она. – И в последний путь провожая, крыситься будет. Это мне за мое распутство.

– Когда его отец скончался, тебе что, век во вдовах куковать было? – спросил Желтков.

– С его позиций, да. Носи на кладбище цветочки и все, что ни есть в тебе плотского, в память об отце укокошь. А как мы с его отцом жили, стоил ли он для меня того, чтобы посвятить остаток дней его оплакиванию, Олегу не первично. При нем мы не грызлись, и он, вероятно, подумал, что мы супруги формата мыльных опер, где между мужем и женой что-то пусть и встревает, но любовь и взаимоуважение ими верховодят, и всем понятно, что друг от друга они не отвалятся. У нас с Михаилом ощущения долговечности нашей семьи не было. К разводу у нас с ним клонилось.

– Ты и со мной развелась, – промолвил Желтков. – До тебя мне никакая баба на дверь не указывала.

– А я тебя погнала. Самого Виктора Ильича! С его Болтом Болтовичем! Аппарат у тебя, Витенька, величины и прыти редчайшей, но за вычетом его ты представляешь из себя немного. Для меня десятилетней давности ты был вариантом нехудшим… как только я почувствовала, что в постели я особенно ни в чем не нуждаюсь, терпеть твои недостатки мне стало не для чего. Ты необразованный, чавкающий, малоимущий…

– А теннис Пашке кто оплачивает? – гневно вопросил Желтков.

– Меня в моей конторе перевели на полставки, – пробормотала Ксения Романовна. – От меня ему одежка и кормежка, а теннис на тебе.

– На мне! На курьере! На комплектовщике-упаковщике! В теннис его отдал не я, а ты, но ты скуксилась, а я кручусь и за его тренировки выкладываю! На пределе изыскиваю. Почему я Олега сегодня позвал? Он при таможне, капиталы у него моим не чета, и я лелеял, что мое бремя разделить он возьмется. Но до него не дошло. В дверях на дороговизну тренировок я пожаловался впрямую, но Олег мне сказал, что сейчас и бобслей накладен.

– На брату Олегу начхать, – промолвила Ксения Романовна. – Ты уезжать-то от меня думаешь?

– Поеду.

– Твоя сожительница тебя за поздний приезд не отругает?

– Она меня и в три ночи душевно встретит.

СТРАДАЮЩАЯ от нехватки сил Лидия Шикина, глядя на усаживающего в прихожей Желткова, укоризненно морщит свое доброе, идущее пятнами лицо.

– Ты деньги из моего кошелька не брал? – спросила она.

– А что, пропали?

– На работе сегодня полезла, а в нем гораздо меньше, чем я помнила.

– Всего не упомнишь, – промолвил Желтков. – А к чему тебе на работе в кошелек было лазить?

– На подарок скидывались, – ответила Шикина. – У сотрудницы близится день рождения, и мы порешили насобирать ей на что-нибудь, что ей пригодится.

– А каких она лет?

– Лет двадцать восемь.

– С детьми?

– Пятилетняя дочь.

– Купите для дочери хорошую теннисную ракетку, – сказал Желтков. – Девочка с ней побалуется, а когда подрастет, попросится на корт. Возможно, еще с моим сыном микст сыграет. А что, это многообещающе…

– Поставить его в пару? В одиночниках-то, я знаю, он у тебя… всех не рвет.