Владимир Дьяченко - Житомир-Sur-Mer. Паломничество Негодяя

Девчонка. Лет двадцати восьми.

Мы стояли лицо в лицо на шести шагах. Кожа белая, как подсвеченный изнутри мрамор. Черные глаза, оттянутые к краям лица. Взгляд кобры. Она разглядывает мир сразу с двух сторон. Под разными углами. Как акула-молот. С разных точек. Но с одной целью. Она ищет меня. Уже нашла. Она же акула-молот.

Девушка прикусила нижнюю губу. Разочарованно? Втянула воздух легким свистящим шумом. Качнулась и мотнула головой в ту сторону, куда сразу пошла, не оглядываясь. Платье полыхнуло белым пламенем вокруг ног. Я понял, это было приглашение идти за ней.

– «Та еще культура», – подумал. Но даже этой надменной репликой про себя не заглушил уже родившиеся к ней интерес и перед ней трепет.

Звонок телефона вытащил ее из постели. Большой, двуспальной, размер кинг-сайз, и одинокой. Мужчина, который должен был спать рядом, уходил от Балерины еще вечером. Два, реже три раза в неделю. Балерина не была за ним замужем. Потому что он сам был женат. Утреннее отсутствие мужчины в постели не злило ее, но всегда ломало.

Она не любила просыпаться. Утро никогда не было таким, чтобы она могла назвать его счастливым. Впечатление наступающего дня всегда было удручающим, даже если утро ярким и солнечным. Даже если пели птицы, а в воздухе висели раскрашенные воздушные шары, и аисты разбивали клювы обо все подряд окна. Обиднее всего была ее честная влюбленность в мужчину, который принадлежал не только ей. В этом мужчине Балерине нравилось все. Просто все. Его визиты без звонка, его неожиданные подарки. Каждый раз она чувствовала себя так, будто ее похищает и тащит в свою пещеру восхитительный и нежный великан, чудовище, которое с гарантией превратится в принца, даже если масштаб похищения ограничивался ее собственной квартирой, а пещерой оказывались то кухонный подоконник, то стеклянный стол в гостиной, а то и просто ее огромная кровать, на которой можно было лежать в любом направлении, не касаясь ее краев раскинутыми руками и ногами. Неожиданность этих похищений добавляла к наслаждению ими вкус античной изысканности. Дочь Левкиппа.

Ожидание следующих похищений всегда было невыносимо томительным, но осознание их неизбежности делало это томление сладким. Лакрица. Шоколад с солью. Тяжелыми были только утра. Пещера, в которой она просыпается, всегда пуста. Ни принца, ни великана, ни даже чудовища. Только аромат лакрицы. И вкус соленого шоколада. И мысль: когда тебя так великолепно крадут, очень хочется самой что-нибудь украсть.

– Сейчас? – удивленно прохрипела Балерина в телефон. Хотелось откашляться.

– Он уже прилетел. Ждет в аэропорту.

Мне позвонили, потому что у меня машина самая крутая в театре. Самая приличная. Нет, она не подарок. Я все купила себе сама. Мой мужик, он мне не папик. И не олень. И даже не парень. Он – мой мужик. И то, что между встречами со мной он иногда долбит еще какую-то сучку, которую зовет женой, мне все равно. Почти все равно. Нет, не все равно! Но это все равно ненадолго.

А этого я встретила в порту, возле Справки. Подошел какой-то потерянный. Полное ничтожество. Но то, что он написал, круто. Не вяжется. Была б я психологом, сказала бы: парень с проблемой. И он привез ее к нам. В машине больше молчали. Я что-то спросила. Неважное, но вроде как толковое.

В машине я немного притосковал. Как будто действительно улетал на звездолете на какой-нибудь Марс с намерением вернуться лет через пятнадцать. Строй ветряков вдоль дороги прощально размахивал трехлопастными пропеллерами. Хотя какие пятнадцать лет? Разве кто-нибудь планирует возвращение, отправляясь в такую даль. И то, что ссоры – явление полезное для семейной жизни, на таком расстоянии звучит как-то неубедительно. С каждым километром, с каждой минутой рвались и рвались, одна за другой, за третьей нити, ленты, шпагаты, тросы, канаты – все связи, которыми повязан в обычной жизни. Больно, как вырывание зубов каскадом, как рубка хвостов своре нежно любимых собак, но была и надежда, что такое – оно и есть исцеление!

В теплой природе земель славянского Причерноморья присутствует опасная гадость. Засада, западня и капкан. Северное сознание принимает эти места исключительно как пространство для отдыха после самой страшной битвы на свете – за место под софитами с себе подобными. Пространство, где законы выживания заменяются правилами какого-то совсем другого миропорядка. По-другому говоря, здесь можно перестать быть человеком, который сумел выжить в напряженных условиях затянутой зимы. Сбросить в густую зеленую траву надоевшие заношенные доспехи и стать убогим, беззащитным, нецивилизованным идиотом, который не только не озаботился тайнами мироздания, но и недопонял, чем различаются понятия просто смерть и ад.