Потом меня перевезли в послеоперационную палату отходить от наркоза. Ужасно хотелось пить, а мне лишь смазывали губы влажным тампоном. Что-то бормотала в бредовом состоянии. Сквозь застилающую глаза пелену видела двух молодых мамаш, стоявших в проеме двери и тихо подсмеивающихся над моим беспомощным положением. К ночи я почувствовала себя лучше и начала думать о том, какое имя дать дочке. Мама послала через медсестру записку, поздравила. Посоветовала назвать девочку Лидой или Людой. А мне хотелось выбрать имя позаковыристей, менее распространенное. На какое-то время остановилась на имени Полина.
Утром в первый раз принесли дочурку – маленький сверточек весом 2 кг 700 г и длиной 49 см. На голове у нее чепчик, глазки полуоткрыты, грудь сосет еле-еле. Ей, наверное, от наркоза тоже досталось. Из-под чепчика выглядывают рыженькие волосики – «рыжулька моя». По ночам в палате жутко холодно. Среди санитарок – одна из моих бывших одноклассниц. Прошу у нее второе байковое одеяло (я видела целую стопку в кладовой комнате). Но она мне его почему-то не дает. Возможно, это было маленькой «местью» бывшей троечницы – бывшей отличнице.
Дома, после выписки, показываю Маняше сестренку в люльке. Она тянет к ней ручонку и нежно шепчет: «Катя, Катя» – так она звала всех своих кукол. Ну, вот и решилась проблема поиска имени! Называю вторую дочку Катюшей.
(октябрь, 2009)
Она срывается с места, как львица.
Пыль подколесная – в разные стороны.
К спинке сиденья прижмет – не отлепишься,
враз пожалеешь, что вздумалось ехать.
А дорога, известное дело, мерзкая.
Щебень скрежещет яростно, муторно.
Едва успеваешь глаза зажмурить,
С шумом влетая в глубокую выбоину.
Ветер бьет в окно приоткрытое,
Волосы – дыбом, кофточка – парусом.
Сейчас не успеет ворона крикливая
Убраться с дороги и сесть на обочину.
Скрипят тормоза, разжать можно пальцы.
Вздохнешь облегченно, что славно закончилось
Такое невероятное, сумасшедшее
Наобум задуманное путешествие.
За этим окном – ностальгическая повседневность.
Наполнена миска кошачья,
Струя бьет эмалированный чайник.
Фен урчит в ванной,
Заглушая шестиразовое пиканье радио.
Намыты финики с курагою.
Жасминовый чай в чашке.
У зеркала в прихожей – сложенный вчетверо
Новый платок для литургии в Коломенском.
Солнечным днем восьмого июня 1998 года самолет «Аэрофлота», выполняющий рейс по маршруту Москва – Буэнос-Айрес, оторвался от взлетной полосы Шереметьево-2. Этот рейс в Латинскую Америку был последним для российской авиакомпании. Было ли это каким-нибудь особым знаком судьбы сказать трудно, но мое пребывание за границей растянулось на два десятка лет.
То ли потому, что рейс был последним, и о нем практически никто не знал, то ли по какой-то другой причине, но во всем огромном самолете Ил-62 нас было всего 11 человек. Стюардессы скучали от ничегонеделания и переговаривались между собой: «Странно! Наверное, на Мальте народ подсядет». Но ни на Мальте, ни на маленьком острове Сал у западных берегов Африки никто к нам так и не присоединился. Поэтому все пассажиры живо растянулись на три сидения вместо одного, и лежа переживали турбулентные тряски фюзеляжа. Блестящие поручни тележек с едой появлялись в проходе между рядами каждые два часа. Обслуживающий персонал расставлял на откидные столики многочисленные подносы с упакованным в фольгу пропитанием с целью хоть немного разгрузить бортовые холодильники. Кроме того, можно было без зазрения совести нажимать на кнопочку вызова стюардессы и просить любое количество вина, соков и газированной воды.
Но даже роскошное пиршество не могло унять панический, какой-то животный страх перед надвигающимся будущим. В голове крутились слова подруг: «Куда тебя несет? В чужую страну, да еще без знания языка! Девчонок твоих, таких маленьких и хорошеньких, латиносы точно выкрадут!» Тогда я как-то отшучивалась, мол, где-то английский поможет, где-то международный язык жестов. Но когда в заключение 20-часового перелета услышала приветственные слова о приземлении на аргентинскую землю, произнесенные на испанском языке, я подумала: «Ну, все! Приплыли…» Из всего сказанного стюардессой я поняла только «señoras y señores»!
Врожденное желание перемен
Если спросить орнитолога, что он думает о миграции людей, тот, скорее всего, ответит, что не понимает одного: почему, покидая родные места, они не возвращаются? Ведь птицы улетают осенью, чтобы весной обязательно вернуться домой».
Читать дальше