Мэгги Ри - Три страха & три прощения Снэйкуса Кларден

– Вот те на… – Снай зажег фонарь на телефоне и посмотрел вверх. – Перегорела лампочка… – он подумал о том, что хорошо бы разобраться и поменять, но сил совсем не было. У него давно их не было, даже если действие не требовало каких-то усилий. Он просто не чувствовал уверенности в руках, в ногах. Ему начало казаться, что он скоро вовсе лишится возможности управлять своим телом. Безумно болела спина. Она начала болеть именно тогда, когда холодным зимним днем он поскользнулся на голом льду и неудачно приземлился. Не было желания и сил посещать врача, вызвать на дом не хотелось. Он почти что не находил времени на уборку в квартире, лишь раз в пару недель слегка протирал пыль в легкодоступных местах, а затем про все забывал.

Время находилось на сигареты. Денег пока тоже хватало, оставалось еще немного с последнего дня, когда он работал в прекрасном месте с интересными людьми. Был хваленым шеф-поваром, готовил изысканные блюда. Компания обанкротилась, распалась. Ресторан закрылся. Он остался ни с чем.

Ни с чем, причем в прямом смысле. Теперь ему казалось, что он совсем одичал и просто не может выйти в свет. Этому было несколько причин. Во-первых, он категорически считал, что о нем все забыли. Когда-то давно он дружил с Моникой и Маркусом, у них были потрясающие дружественные отношения. Потом все прервалось и спустя много лет они появляются так неожиданно на горизонте, но их уже не заботит судьба старого товарища. Возможно, не потому, что он стал им неважен. Возможно, роль преграды играет Робертио Телио-Лентие. Это была вторая причина, по которой Снай засиживался дома, не находя в себе желания выйти. Не считая давно позабытой Карен, которая оставила его, Снэйкуса, с малышкой Риммой на руках, Тио был его самой первой заветной любовью. Поцелуи мягких податливых губ до сих пор иногда снились мужчине, но все то было лишь грезами. На деле это было безответно с самого начала. Тио женился, теперь является чудесным мужем и отцом. Самое то, что можно было бы пожелать любимому человеку. Но не то, чего на деле хотел бы сам Снай. В глубине души он до конца надеялся, что тот передумает, что вернется домой, что вспомнит про него, Снэйкуса, хоть разок и просто позвонит, спросит «как дела», пошутит. Тот тоже про него забыл. Совсем-совсем. И вся их большая семья, состоящая из Робертио, Маркуса, Моники является лишь какой-то отталкивающей частью мира для Снэйкуса, перейди границы которой он окончательно бы потерял какой-то смысл жизни.

Пожалуй единственным смыслом жить оставалась его маленькая Римма, пусть и состоящая в союзе с Карлом, терпеть которого у Снэйкуса уже не было сил. Каждый раз этот юный ушлепок пытался поставить взрослого мужчину на место, возомнив о себе столько много, сколько никому не снилось. Казалось, Карл Кроу стал для Риммы всем, стоило им пожениться. Та бегала за ним по пятам, как дура малолетняя, целовала его все время, да приговаривала, как сильно любит его. Эти двое были знакомы с самого детства, и изначально Снай видел в них что-то милое и невинное, но затем, когда внезапно мощным броском ему в лицо кинули настоящей правды, его мнение о Карле изменилось. Он был абсолютно уверен в то, что ласковые поцелуйчики теперь были похотливыми французскими поцелуями, а невинное предложение вместе полежать в кровати непременно переросло бы в секс. Секс. Секс. Секс. Да как вообще эти оба могут заниматься подобными вещами? Как? Это же его малышка Риммуля! И этот ушлепок Карл… Совершенно неподходящие друг другу люди, считал Снэйкус Кларден и был в последнем уверен.

Когда Римма сказала ему о том, что беременна от Карла, он не удивился. Он знал, что те давно живут вместе. Он был на их свадьбе, пропустив лишь их поцелуй перед алтарем – стоял на балконе и нервно курил. Он пытался представить, каким бы отцом стал Карл Кроу для внука или внучки, и не мог представить. Теперь, когда Риммуля потеряла малыша, когда все то несчастье закончилось в стенах больницы, мужчина почему-то был полностью уверен в том, что Кроу не вернется. Старику оставалось лишь вернуть к себе дочурку, прижать ее за хрупкие плечи к себе и шептать на ухо о том, что все пройдет, что все это – жизненные испытания, что Карл этот говнюк полный… Но так ли это было на деле? Снэйкус знать не знал. Он был так далек от всего мира, что уже ни в чем не был уверен. Даже в собственных предубеждениях. Теперь каждый родной человек казался незнакомцем с чужой историей. Теперь каждый добродетель был человеком, желающим зла. Совершенно внезапно Снэйкус Кларден превратился в старикашку, которому было неуютно даже с самим собой. Каждый вечер он забирался к себе в кровать, кряхтя от боли в спине, ложился носом к углу и закрывал глаза, пытаясь представить, что все это временно, что он откроет глаза и вновь будет молодым, что рядом опять будут любимые люди, а он непременно будет счастлив, что погода будет прекрасная… Снай жалел о том, что просыпался. Что глаза нельзя было сшить навсегда или сердце нельзя было попросить остановиться. Что не хватило бы денег на криокамеру, чтобы заморозить время. И все остальное тоже.