Артур Алексанян - Ребёнок и ветры Армении

Превосходное послесловие Эмануэлиты Веккио безупречно и детально обрисовывает самую суть романа: необходимость. Необходимость его написать, чтобы вернуть себе все воспоминания, а вместе с ними – свою национальную идентичность, найти свое собственное «я» в этом бегстве, закрепить это живыми образами, найденными где-то в глубинах памяти, закрепить все это путешествиями, которые, казалось, были предопределены самой судьбой. И в конце концов, отказаться принять все просто так, как есть, чтобы обрести совершенно иное и новое внутреннее спокойствие.

На Араратской равнине армяне проиграли сражение против персов – они обладали численным превосходством и были гораздо сильнее. Армия иранских Сасанидов насчитывала слонов и настоящие военные машины, а армянское войско состояло в основном из простых крестьян. Годовщину Аварайрской битвы под предводительством полководца Вардана Мамиконяна с большим размахом празднуют из года в год. Ведь несмотря на поражение, после этой битвы был подписан трактат, позволивший армянам исповедовать христианскую религию и не принимать зороастризм.

В этом-то и состоял главный парадокс – потерпев поражение на поле боя, армяне одержали другую, духовную победу. Они вовсе не были уничтожены. Возможно, все дело было в том, что персы не ожидали увидеть такую храбрость и пыл, и они поняли, что уничтожить армянских воинов будет задачей не из простых.

История повторилась снова.

Мне ее много раз рассказывали в армянском колледже в Венеции, где я учился. Она, как и многие другие истории, была частью истории моей собственной жизни – между детством и юношеством. И сегодня я хочу попытаться понять, был я в этих историях, пускай и неосознанно, главным героем, победителем или побежденным. Или же действующим лицом в них был кто-то другой, кто-то, кто был со мной совсем рядом, но о чьем существовании я даже не подозревал.

И я решил покопаться в прошлом, достать все эти истории из тайника. Словно они были подарком, который должен был придать смысл всему моему существованию, стоило мне только взять его в руки. Если я действительно был главным действующим лицом, то мне предстояло полностью обнажиться, словно ромашке, с которой один за другим сорвали лепестки.

Каждый лепесток означал вопрос, как в гадании на любовь. После того, как будут сорваны все, останется только бутон, соцветие ромашки – то, что по-настоящему может разглядеть лишь готовый проникнуть в самую глубину. Голая ромашка без лепестков – впечатляющее зрелище! Возможно, этот обнаженный бутон был олицетворением всей моей жизни.

Мысли о бутоне напомнили мне один сон, который одним холодным серым утром приковал меня, обессиленного, к постели с таким ощущением, словно кто-то заехал мне кулаком по лицу. И пускай сам сон практически стерся из моей памяти, я помню, что там был этот бутон, и он был похож на утробу моей матери. Я стоял, окруженный розовыми стенами с красными, как будто неоновыми, прожилками; места было очень мало, но мне там было хорошо.

В какой-то момент разразилась буря, и волны, окатывавшие меня с ног до головы, подтолкнули меня к полоске мерцающего света. Казалось, это свет маяка, который озаряет все вокруг и днем, и ночью. Толчок был довольно грубый, и я, как ни старался, не смог удержаться на месте. Проскользнув вдоль стен, я выпал наружу. Осмотрелся вокруг и постарался закрыть глаза, но у меня не вышло.

Цвета вокруг меня пугали. Я посмотрел вниз и увидел белые лепестки, разбросанные по земле. С трудом сделал несколько первых шагов в похожем на сад пространстве и вдруг увидел на скамейке старца с белой бородой… в этот момент я очнулся ото сна.

Кем был этот старец? Возможно, той моей частью, что так меня пугала. Особенно в те моменты, когда мне нужно было принять очередное решение, которое должно было помочь мне вылезти из моего экзистенциального панциря.

Он появился на свет задолго до меня, сразу старым. Я решил для себя, что это мое бессознательное. Эдакий молчаливый спутник, образ, окутанный ложью. Он был мне очень нужен, как бывают нужны кольца подшипника, чтобы избежать трения между двумя элементами и добавить динамики существованию.

Старец обратился ко мне: «Теперь выяснилось, что почти всю свою жизнь ты потратил на то, чтобы сейчас оказаться этим бутоном, пустым и потерявшим лепестки, которые должны были символизировать твою упрочившуюся любовь к самому себе. Ты много путешествовал и в этот бутон, как в чемодан, складывал разные кусочки истории, желания, мечты и все то, что находил по жизни».