Mary Solitaire - Проклятый идеал

Вторник того вечера мне довелось пробыть в компании лучащегося светом центральной люстры холла в дополнение к язычкам пламени, исходящим из свечек, установленных на изящных бронзовых рожках по всему помещению. На рабочем письменном столе Реденвольда лежали некоторые бумаги не понятного мне предназначения ввиду неосведомленности изложенного на них. С ними соседствовала кружка, на дне которой виднелся недопитый чай, сервированный в чашке глубокого изумрудного цвета, с золотистой ложкой на блюдечке. Все эти атрибуты намекали на отсутствие хозяина в особняке. Утром того дня я засвидетельствовал Реденвольда, в спешке накидывающего черное пальто на широкие плечи. Очевидно, намереваясь уходить, предварительно осведомив об этом Дэвона.

С хозяином дома наши пути пересеклись часам к девяти. После того как мой друг заботливо замолвил за меня словечко перед отъездом. Возвращение господина оставалось незамеченным ровно до тех пор, пока я не обнаружил зажженный камин в холле, хотя совсем не различил силуэт, восседающий за спинкой массивного кресла насыщенного красного цвета. Все это время он был неподвижен. Вскоре я понял, что причина, возможно, таится в весьма занимательной книге в руках господина, пока гадал, откуда доносится шелест листов. Всей этой системой чайных потребителей заведовал Винфрид Реденвольд. Мужчина лет семидесяти, хотя внешние характеристики едва ли выдавали в нем старика. По наружности это был типичный аристократ: среднего роста, с проседью в волосах, в опрятном черном костюме. При первой же встрече мое внимание привлек костыль с серебряной рукояткой, выполненной в символичной форме дракона, опертый на подлокотник мебели, вероятнее, выполняющий декоративное предназначение. Такая специфика его амплуа запомнилась мне больше всего.

– Слышал, ты теперь будешь нести ношу нашего работника, – произнес Винфрид немного осипшим голосом, – тогда пусть это будет не безвозмездно, если некуда податься, можешь остаться здесь, – продолжал старик.

В момент своего речитатива он уже отвлекся от занимательного поглощения букв и смотрел перед собой. Устремив взгляд на разгорающиеся дрова с летящими искрами вверх, я всерьез задумался над неожиданным предложением. Иногда я знал, что такое славное понятие, как дом, для меня не таит в себе смысла больше, чем совокупность из трех букв. Как и не знал места, где я по-настоящему чувствовал себя в полном душевном здравии. Истина была ясна с самого начала, но признание дается особенно трудно. В конце концов, что мне, потерявшемуся в себе самом человеку, оставалось попробовать такую перемену обыденности. Я продолжал надеяться, что хотя бы на этот раз не окажусь в числе «сокрушенных» тоской и печалью. От меня послышался слегка запоздалый ответ признательности, пока я перебирал в голове наплывающие помыслы. Слова, сказанные с их полным осмыслением, порой так немногословны и кротки. Говоря о вещах, в которые поистине веришь и понимаешь, невозможно вызвать и капли сомнения в своих убеждениях. После моего согласия он чутко повернулся лицом и одарил улыбкой, слегка прищуриваясь и от этого оголяя небольшие морщины вокруг глаз. В этом мягком профиле было столько доброты, сколько нельзя было встретить за пределами возведенного сооружения, к которому я успел приобщиться.

Находясь на протяжении несколько часов у камина, наблюдая за огненными язычками, съедающими дрова, господин осведомил меня немного о себе. Невозможно было скрыть интереса к судьбе кровли хозяина, нынче известной как Métamorphose. Из моих ожиданий более-менее оптимистичного повествования проследовали рассказы о несложившейся жизни Винфрида, что приоткрыла для старика другие прелести человеческого бытия. Наверно, человек создан, чтобы потреблять и отдавать, если в круговороте подобного рода нуждается даже такая самодостаточная личность, как Реденвольд. Не имея собственной семьи, Винфрид все еще чувствовал потребность в том, чтобы поделиться с кем-то теплотой и заботой. Иначе он считал, что его жизнь не возымеет никакого смысла. Возможно, его опасения претендовали на существование, пока он не решил скрасить свое одиночество обоснованием места, куда может прийти каждый отчаявшийся. Занявшийся реализацией на первом этаже особняка господин нанял персонал из двух человек, сильно не концентрируясь на профессионализме. Напротив, он находил это местами любопытным и интересным – наблюдать за неопытностью юнцов. Постоянно повторяя, что в них есть то, чего он сам лишен. С первых дней Métamorphose являлось не более чем поприщем для встречи друзей и знакомых господина еще с поры совместной службы. Несмотря на первоначальную узкую направленность заведения, конечно, не проходили мимо и обычные посетители. С тех самых пор границы Métamorphose расширялись и приняли тот завершенный вид, который я застал в настоящее время. Все-таки самый качественный ассортимент чая можно было найти только в частном заведении Реденвольда, что неудивительно для человека с хорошо налаженными связями и поставкой сортов прямиком из чайных провинций. Реденвольд счел это больше намеком на тропу, по которой он должен покорно следовать. С тех самых пор объектом сублимации всего добродушия этого старика оказывались случайно заявленные визитеры поместья. После слов Реденвольда я понял, при каких обстоятельствах Дэвон оставался здесь столь продолжительное время.