Mary Solitaire - Проклятый идеал

Простояв пару секунд у распахнутой настежь двери, я отряхнул устремляющиеся вниз капли дождя с густых темных волос, без промедления светловолосый любезно пригласил меня внутрь. Убранство чайной, казалось, вводило в приятный транс некой непринужденности. Из освещенной части помещения я различил только столешницу, за которой занял место Дэвон. Теплое свечение, исходящее из разветвленных рожков нескольких канделябров, оказалось недостаточным для рассмотрения всего разнообразия чайной обители. Создавалось такое ощущение, словно Мétamorphose принадлежало совсем другому времени, тут все было далеко от какой бы то ни было современности, и именно это отличало чайную от большинства других заведений и не меньше привлекало. Исполинские потолки и сводчатые окна захватывали взгляд, они придавали величественность этому заведению. Мой созерцательный лад продолжался недолго, меня прервал Дэвон своим внезапным словесным изречением:

– Будь добр, появляйся чаще, ничего страшного, если позволишь мне изредка нарушать твое одиночество, – произнес он с ноткой язвительности, возможно, потому, что виделись мы нечасто за редким исключением. И все же события в жизни друг друга старались отслеживать. В этом я явно ему проигрывал, по крайней мере, следовало учесть темп его жизни, очевидно, опережавший мой размеренный ход действительности. Дэвон сменял рабочие места чаще, чем мне доводилось покидать стены своего дома. Видимо, что-то заставило его задержаться больше обычного на нынешнем месте труда. Не удивлюсь, если все дело в том, что совершенно невозможно было пренебречь выработанным искусством коммуникации моего товарища, как нельзя под стать заявленным требованиям бармена. Я ничуть не сомневался, что ему лучше всех удается выслушивать болтовню случайно заявленного посетителя и выглядеть при этом небезразлично.

Идя на поводу наработанных рефлексов, он потянулся за кофейной туркой. Хотя это и было чайное заведение, ему было известно о моих предпочтениях и он разделял со мной это пристрастие, а потому на случай внезапного визита всегда держал в ряду бесчисленных полок порцию кофеина, тем самым нарушая традиционную идиллию чайной философии. Было у него такое качество – быть предельно внимательным и учтивым, когда дело касалось мелочей, особенностей предпочтений других, и умело находить этому практическое применение в целях достижения их благоустройства. В таких особенностях выражалась его чуткая работа духа. В промежутках увлеченного занятия перемалывания зерен кофе, расщепляющихся с шумливым грохотом, я поглядывал на его доброе лицо, кои приходилось видеть с большой редкостью с моим-то образом жизни. Он часто поднимал меня на хохот. Темная субстанция, контрастирующая с белоснежной чашей, постепенно осушалась. Пока мы делились последними новостями, пили кофе и, в общем, оба были довольны.

Это мимолетное ощущение беззаботности, когда мы проводим время вместе вот так, сидя друг напротив друга, как когда-то давно, ощущалось по-прежнему усладительно. Я был почти благодарен ему за это. Не так много людей, в присутствии которых я мог быть ближе к настоящему себе и меньше тем, кем люди хотят меня видеть. Я искренне ценил эти моменты. Не прошло много времени с тех пор, как я приохотился к прозванию «друг» по отношению к Дэвону, хотя не отрицаю того, что, возможно, меньше остальных вникаю в суть дружеских взаимоотношений, о которых говорят во всеуслышание. Все потому, что в гимназии неожиданно для самого себя сумел сойтись с каким-то человеком в отношениях почти дружеских. Поскольку я никогда не отличался охотным проявлением инициативности, когда дело касалось новых знакомств, кто-то может не без доли удивления отнестись к тому, что Дэвон оказался единственным, с кем я сумел найти общий язык и находиться в добром согласии столь продолжительное время. Он все еще один из немногих, кто относился вразумительно к безмолвному, апатичному, тихому ребенку с отсутствием малейшего желания участвовать в жизни остальных. Особенно в младшие годы, когда еще не приучил себя к пользованию клишированными выражениями лица и стандартным фразам, подходящим под определенные ситуации, что успешно практиковал сейчас. Дэвон, как по мне, отличался тем, что предпочитал не ссылаться на бесчувственность в отношении моего типа темперамента, люди, впрочем, нисколько не сковывали себя в выражениях, якобы вникая в суть значения. Он первый, кто увидел присущий мне дофенизм 2 2 Равнодушие, пофигизм, безразличие. в свете преимущества, мог отнести его даже к некому достоинству и на мое «хладнодушие» всегда отвечал восторженным заявлением того, как лично предпочел бы иметь в арсенале навыков отсутствие эмоционального реагирования.