Гаджимурад Гасанов: Млечный путь Зайнаб. Зарра. Том 1

Хасан долго молчал. Потом встал на ноги.

– Поднимайся, Шах-Зада, – сказал он нежно. – Пойдем, мое солнышко!.. Я вспомнил, мне надо было жене давать лекарство. Она без лекарства может умереть… Как же я мог забыть про нее? – он так растерялся, что даже увлажнились глаза. – Что же с ней будет? – он потерялся между двух огней. Но быстро взял себя в руки, обнял любимую: – Ты не обижайся на меня, я обязан до конца исполнить свой долг перед умирающей женой. Это простая человеческая истина. Мы волею небес опять обрели друг друга. Ничего непонятого, постыдного между нами не произошло. Мы всего лишь два любящих сердца, которых недоброжелатели разлучили пятнадцать лет тому назад, а сегодня опять нашлись. Теперь я знаю, что делать. В ближайшие дни с братьями придем к твоему отцу, моему другу, – поправился Хасан, – будем тебя сватать, если согласишься стать моей второй женой, – у Хасана на сердце отлегло от принятого им решения.

– Я согласна, согласна, Хасан! – одними губами страстно прошептала Шах-Зада, прижимая руки к груди, жаждущие его тепла, ласки. Она обливалась горячими слезами долгожданного счастья.

Шах-Зада была человеком целеустремленным, знающим, чего она хочет в этой жизни, умела радоваться радостям жизни. И она, за то, что случилось в лесу, себя долго не укоряла. Случилось то, чего она давно хотела, с самого того дня, когда у речки между ним вспыхнула пламенная любовь. Даже со школьной скамьи и еще раньше. Ведь она не забыла, что Хасана любит с того дня, как она себя помнит.

Они еще лежали, обнявшись, разглядывая звезды над головой, моля их о защите. Надо было уходить, они встали, горячо поцеловались и разошлись по домам.

Идя по темному переулку села в сторону дома отца, Шах-Зада все еще вспоминала лесную темень, их страстные объятия. Вспоминала себя, благоговеющую его, стоящую перед ним на коленях, целующую его руки, губы своими горячими губами… Интуитивно чувствовала, все, что свершилось, – это все от бога и является хорошим зачином для новой жизни. И это чувство, набирая силы, распускалось в ней цветущим садом…

Когда Хасан подавал жене лекарство, страстные глаза, горячие губы, нежное прикосновение рук Шах-Зады не уходили от его глаз. Руки его дрожали, мысли путались. Поднося чашку к тонким морщинистым губам Айханум, он заглянул в ее запавшие глаза, беспомощные, тусклые глаза калеки. Эти глаза – символ его самоотречения во имя долга главы семьи. Колени его бессильно подогнулись, как бывает во сне, когда в темную туманную ночь идешь по лесу на ощупь и неожиданно проваливаешься в бездну. Да, он долгие годы шел по жизни закрытыми глазами, привычной, накатанной тропой; к жене относился, как врач к больному пациенту. Его сердце было наполнено состраданием к ней, и для радости жизни там не оставлял нишу. И вдруг за один вечер в его жизни произошло столько перемен. Хасан, когда случайно коснулся к пожухлой, угасшей груди с большими коричневыми сосцами и небольшими коричневыми точечками вокруг них, вздрогнул от приступа отвращения. Он почувствовал затхлый запах болезни, источаемый раковыми клетками тела жены. Хасан увидел, как в одно мгновение утрачивают смысл привычные действия и обряды, за которые он держался в последние двадцать лет. И он стал падать, падать, падать…

Держался ли он за свой долг, боялся ли божьей кары, ухаживая за тлеющим телом этой женщины, жалким, нищенским телом жены. И, может быть, боязнь перед Аллахом, обязанность мужа перед нуждающейся в его помощи жены удерживали его, ведя завязанными глазами за руку по непростой тропе через поступки, убеждения и позиции всей его жизни!

Хасан поднял жену на руки и, как каждый раз утром, понес купать в ванную комнату. Обливая жену водой из пульверизатора, он старался не замечать ее обвисшую грудь, пористый нос, дряблую серую кожу на подбородке, раздутый, в синих, коричневых прожилках, изрытый рубцами и складками живот, куцую, скользкую косичку. От струй воды, падающих с высоты на ее голову, оттуда в ванную, оглушительный грохот лез в уши, сводя его с ума. И он еле сдерживался, чтобы не закричать.

Его глаза за один вечер увидели свет и тьму, уродство и красоту, и он очутился на грани душевного раздвоения, безумия. Потеряв всякую способность реагировать на реалии жизни, Хасан чуть не лишился разума. Он пересилил себя, вытер тело жены полотенцем, перестелил постель, уложил ее и вышел во двор. «Куда я выхожу? Зачем я выхожу? Чтобы не зарыдать, не накричать на нее, не задохнуться в слезах?! Чтобы хоть на мгновение увидеться Шах-Задой?! А вдруг жена умрет, а Шах-Зада заметит мою нерешительность и бросит меня, как Мила однажды бросила меня? Я заблудился в дремучем лесу, стоящем между двумя женщинами, предоставляющими свет и тьму, тепло и холод, разум и безумие. Одна из них от имана, другая от небес. Одна – калека, редко встающая с постели, другая, положившая мои ладони на свою грудь, живая, здоровая, неуловимая. От одной, как от тени смерти, ускользают мои мысли, моя материальная суть, другая, как волшебная гурия, затаскивает меня в цветущий сад.»