Раскаленное солнце все выше поднималось по небосводу. Шах-Зада устала сидеть под деревом. Она в ладонях машинально перекатывала горошины фундука, неустанно думая о Хасане. Ей жалко было Хасана, который в последнее время сильно сдал; он похудел, дни и ночи проводил в молитвах в мечети. Он при встрече с ней упорно молчал, не мог простить измены – ее замужество с нелюбимым человеком. Он старался ее упорно не замечать. Даже после того, как она развелась с мужем, все дулся, от нее отворачивался.
Шах-Зада знает, жена Хасана неизлечимо больна и, говорят, прикована к постели. Хасан за жену страшно переживал. Даже если он на улице лицом к лицу сталкивался с Шах-Задой, его печальные и задумчивые глаза не замечали её; он проходил мимо, как живая молитва, как тень уходящего дня. От такого отношения к себе Шах-Зада сильно обижалась, ее бросало в дрожь, а по ночам долго и неутешно плакала.
«О боже, как изменился Хасан! Что с ним могло случиться? Обиделся на меня? Я понимаю. За измену я тоже на него обиделась. Ведь тогда он тоже меня предал, женившись на Айханум. Надо было знать, видеть, что я с первого класса по уши в него была влюблена. Я тоже хороша, мне тоже надо было проявить характер, когда отец за какие-то свои огромные долги меня насильно выдавал замуж за ирода! Находясь замужем за другим мужчиной, я ни на минуту не забывала Хасана. Хасан всегда был в моем сердце. Я образ его, как молитву, как талисман, всегда держала в памяти. И сейчас создалась другая ситуация: я его люблю, я свободна в своих действиях, я готова броситься перед ним на колени, просить, умолять о пощаде. Он же умный, рассудительный, кому, если не ему, понимать такие простые истины! Тогда почему он обходит меня стороной? Ах, да, как я не догадалась! Задето мужское самолюбие! Ох, эти горделивые джигиты, приверженцы дагестанских средневековых традиций! Теперь мне как быть? Как ему доказать, что мы нужны друг другу, мы в обиде и разлуке долго не проживем, зачахнем? Как завоевать твое былое расположение, твою былую любовь, Хасан?» – так Шах-Зада причитала по бессонным ночам.
* * *
Последнее время у Хасана вошло в привычку дни и ночи проводить в мечети на коленях. Шах-Заде надо было растрясти его, привести в чувство и действовать, действовать немедленно. Но как?
Хасан давно собирался порвать с мечетью. Не как богобоязненный мусульманин, ее прихожанин, сохрани Аллах от опрометчивого шага, а как имам мечети. Но никак не решался. Он все мучился и изводил себя. «Осчастливили ли меня, как духовное лицо, как имама мечети, мои рассуждения о божественном происхождении религии, старания привлечь под лоно мечети как можно больше людей, дни и ночи, проведенные в молитвах? – Хасан с самим собой вступал в полемику. – Было время, когда дорогая машина, резвый конь, хорошая винтовка, кинжал с золотыми насечками радовали меня. Теперь, познав преимущество разума над физическим телом, духа над богатством и мирскими радостями, меня не радуют былые привычки: быстрая езда на дорогой машине, скачки на конях наперегонки с друзьями, меткая стрельба, удачная охота… Все это мне давно надоело. Стоит ли упиваться славой или минутным наслаждением жизни? Слава быстро приходит и уходит. А жизнь сегодня в любую минуту может отнять пуля-дура, пущенная чьей-то безжалостной рукой, неловкая езда, неудачная скачка, неосторожно высказанное слово?! Сейчас, после того, когда я прочел сотни ученых книг о богословии, философии, когда они не ответили на самые мои больные вопросы, я пришел к умозаключению: когда сила моего тела превосходила силу ума, я был гораздо свободнее и увереннее в своих действиях. Душа моя все еще остается опустошенной, мысли теряют ориентир. Тогда чем же мне заполнить душевную пустоту? Ничем, напротив, новые желания познать то, что я не испытал в духовном мире, отягощают меня новыми нуждами, новыми вожделениями, новыми заботами, которые меня утомляют, опустошают.
Я считал себя важным человеком, но, достигнув определенных вершин в своем развитии, убедился в своем ничтожестве. Раньше я ночью спокойно спал в своей постели. А после углубленного изучения Священных книг я лишился сна. Новые знания, которые я стремлюсь получать, все глубже засасывают меня в омут вопросов, на которые не нахожу ответы.
Я полагал, быть ученым-богословом, известным в Табасаране, Дагестане – это вершина моего совершенства!
О, как горько я ошибался! И что же мне дала эта ученость, знаменитость?! Боль сердца и душевные страдания! Какая мне польза от познания мира живых и мира мертвых, когда сам стражду, когда не могу переменить свою душу, не могу повелевать своему сердцу? Надо уходить и от преимущества разума над физическим телом… Я чувствую, в то время, когда занят изучением ученых трактатов, нечто главное уходит мимо меня. Между мною и этим „главным“ образовалась пустота. Возможно, это главное прочерчено на узкой полосе розового, золотистого цвета, которые отделяет бездонное небо от горизонта в закатный час, на невидимой грани жизни и смерти, по той стороне этой грани. Когда в голову приходят такие мысли, у меня сжимается сердце, и я ловлю себя на том, что до сих пор жил не так, как надо было жить. Я шел на компромиссы, когда надо было проявлять твердость характера, в погоне за шатким миром между людьми, верующими, за мелкими удобствами жизни терял главную линию жизни. А вдруг я завтра умру, а после меня не останется ничего. Дом, бытовые условия, машины, лошади, круг приятных знакомых – все эти земные блага и ничего незначащие человеческие привязанности тогда останутся по другую сторону грани жизни. Все это исчезнет для меня и не останется никому… Надо, находясь в этой жизни, отстаивать свою бессмертную душу, неповторимое и единственное свое бытие. Я что-то очень важное упускаю в жизни, и от этого мне очень тяжко…»
Читать дальше