Сергей Голубков - ПУНКТИР

Мне не хотелось работать на току – моя душа мичуринца звала меня в поле, и я попросился работать на комбайне. Бригадиру комбайнёров я понравился, и он посадил меня на прицепной комбайн РСМ-8, громадный даже по нынешним меркам, и дал мне в напарники своего племянника-тракториста, ещё более молодого, чем я. А мне тогда было всего 20 лет. Бригадир провёл инструктаж, показал кое-какие приёмы и сказал: «Поля у нас ровные, справитесь». Надо сказать, что с этим юным трактористом у нас получился отличный тандем. Полтора месяца с раннего утра до позднего вечера мы занимались только одним – молотили, молотили и молотили. И намолачивали столько, что все только диву давались. Наш бригадир, хоть ни разу на комбайн так и не сел, после нашего отъезда получил Звезду Героя Социалистического Труда.

И всё бы ничего, да вот только меня никто не кормил и, похоже, не собирался – обо мне просто забыли, потому что все ребята работали на току и только я один – на отшибе, в поле. Бригадир выделял еду своему трактористу, и тот делился со мной, но очень малой долей. На самом деле кормить меня было не их заботой, студентов должны были кормить централизованно. Но как это сделать, если я не слезал с комбайна с утра до вечера?

И вот на четвёртый день, когда я уже начал чувствовать, что вот-вот протяну ноги, вечером после работы я рискнул пойти на кухню, которая работала на полевом стане недалеко от наших палаток. Все, кто работал на току, питались здесь. Пришёл на кухню, застал там девушку, которая оказалась Ингой. И не просто Ингой, а шеф-поваром, «спасительницей» – так её все называли. Она умела великолепно готовить и искусно командовала студентками, которых ей дали в помощь. Причем Инга готовила и на студентов, и на водителей, которые привозили продукты. Украинцы с удовольствием у неё столовались. Инга была удивительно бесшабашная девчонка – водила грузовик, не имея прав, и возила на нём парней за 15 километров на озеро купаться.

Всё это я узнал позже. А тогда просто попросил воды. Чистая вода, к слову, была дефицитом на целине. Инга стала интересоваться – кто я и откуда. Я объяснил, что я тоже студент, просто работаю в поле, на комбайне, и что меня никто не кормит. Инга тут же накрыла стол и так прониклась, глядя на мой зверский аппетит, что взяла надо мной шефство и стала обо мне заботиться. Теперь мне в поле каждый день привозили обед, а вечером, когда бы я ни вернулся, меня всегда ждал сытный и вкусный ужин.

Через пять-шесть дней мы подружились, а недели через две я понял, что в Инге есть что-то невероятно притягательное и магическое. А Инга поняла это ещё раньше. Симпатия друг к другу стала разгораться не на шутку, и мы начали вместе проводить вечера – условно вместе, в компании парней и девчат. Инга привезла с собой на целину патефон, который ей буквально накануне подарили на день рождения, и несколько пластинок с популярным в то время джазом, так что вечерние танцы нам были обеспечены. Я ещё тогда подумал: «Какая молодец, позаботилась обо всех и не поленилась тащить с собой патефон».

Через три недели Инга объявила всем о нашей помолвке. Причём объявила неожиданно, но торжественно. В большой девчоночьей палатке Инга накрыла большой стол всякими вкусностями, которые привезла из районного магазина, включая бутылку вина. И вот, когда бутылка была открыта, Инга торжественно объявила, что мы с ней… помолвлены. Я открыл рот от удивления. Но быстро сообразил, что идея-то замечательная, и согласно закивал головой. Более того, заявил даже, что когда приедем в Ленинград, то обязательно поженимся.

Но вот целина закончилась, и мы расстались: Инга вернулась в Ленинград, а я поехал к маме в Оршу на пару недель. За ударную работу на комбайне со мной расплатились зерном – выдали двенадцать центнеров пшеницы. Не живьём, конечно, а в виде кучи справок, подтверждающих, что мне принадлежат эти 1,2 тонны зерна. Это было моё первое знакомство с рынком ценных бумаг. Забегая вперёд, скажу, что в Ленинграде на элеваторе я продал своё «зерно» почти за бесценок, но тем не менее этих денег мне хватило, чтобы купить костюм, который впоследствии стал свадебным.

Приехал я к маме в Ингиных синих сатиновых шароварах на резинке, которые ей сшила тётушка, потому что мои единственные брюки были изодраны на комбайне вдрызг. И мама, когда увидела меня в этих штанах, заплакала – поняла, что в моей жизни появилась женщина.

В октябре вернулся в Ленинград. Инга уже приступила к занятиям. За месяц разлуки мы ни разу не виделись, телефона тогда не было, и нам пришлось друг друга искать. Инга со своей подругой передала записку, что будет ждать меня под часами в главном здании института. Я пришёл раньше и, как на грех, встречаю свою условную приятельницу (в белорусском духе). Она расспрашивает про целину, и я ей рассказываю, что на целине случилась моя помолвка. Она в слёзы. Я стою и не знаю, что делать, и тут появляется Инга: «Серёжа, ну где ж ты?» Я не успел ответить, как Инга увидела плачущую девушку, повернулась и пошла прочь. Я побежал за ней. Мы молча гуляли два часа. Просто шли рядом. Замерзли страшно. Инга говорит: «Ну что, пошли ко мне? Поговорим?» Я согласился. Пришли домой, выяснили отношения, и я остался. Остался навсегда.