Жизнь и вечность, явь и грёзы,
Жар и холод, «есть» и «нет»,
Ожидание угрозы
И спокойствие планет —
Всё во мне, я это знаю,
Ибо космос – это я…
Сон мой был ходьбой по краю
Неземного бытия.
А мир подлунный всё бледнее и бледнее,
Всё холоднее и беднее с каждым днём,
Всё чаще с петлей представляется на шее
Мне человечество, и гибельным огнём
В воображении моём живом бывают
Объяты лица безразличных мне чужих…
Порой мне кажется, что силы убывают
И с миром вместе меркнет мой печальный стих.
Как он мне дорог, стих мой светлый и печальный,
Моё сомненье, оправданье, мой прикол,
Держащий дух мой, бесконечный, безначальный,
В прибрежных водах, чтобы вечный не ушёл
Туда до времени, где Свет и есть реальность,
Которой жаждет воплотившееся Я.
Скрежещет мир, ему чужда сентиментальность,
И бестолковей всё двуногих толчея.
В безбрежном космосе Земля есть лишь песчинка
С наростом временным из чувствующих боль;
Эон-другой – остынет жаркая начинка,
И шар умрёт, сыграв положенную роль;
А мы, оставив пережитых Рас цепочку
В глубоком прошлом, обретём наш новый дом.
Каким он будет?.. Поживём и по кусочку,
Глядишь, по крошке представленье обретём.
Когда темно, когда один, тогда мне кажется,
Что мир подлунный где-то очень далеко,
Тревога дня как бы уймётся и уляжется,
И мне становится так больно и легко,
Как будто жизнь освобождается от смутного
Материального покрова бытия,
И сквозь обрывки эфемерного, минутного
Я слышу голос пробудившегося Я.
Оно звучит, подобно верному и чистому
Аккорду, взятому умелою рукой
На фоне фальши, ощущению лучистому
Давая импульс. Воцаряется покой
На краткий миг, уходят лживые пророчества,
Уходит всё, чего не жаждет светлый дух.
Лишь вечный голос Я да поступь Одиночества —
Вот всё, что в сумраке фиксирует мой слух.
А в мире ночь, а в мире сон и что-то липкое
Разлито в воздухе, похожем на свинец;
Всё в мире этом ненадёжное и зыбкое,
Всему положены начало и конец.
Удел души слепой – подспудное смятение
И страх пред будущим, исполненным забот…
И так, пока в её глубинах Провидение
По ветке гнёздышка для веры не совьёт.
Разве можно повторным рожденьем
Исказить моё вечное Я?
Не смотри на меня с отчужденьем,
Невесёлая Муза моя.
Я не умер, я просто спокоен —
Не смущаюсь, не жду, не боюсь,
И по-прежнему дух мой настроен
На реальность, к которой вернусь.
Я вернусь к ней, как после скитаний,
После поисков и испытаний
Возвращается тот, кого ждут.
Среди звуков искристо-печальных,
Как в сплетении нитей хрустальных,
Обрету я последний приют.
В солёной сырости предутреннего моря,
Глубин вселенских покидая колыбель,
Раз в сотню лет от брака Радости и Горя
На свет рождается мой Лесгитуниэль.
Крупицей Истины, в сомненье облечённой,
Он в жизнь пускается, чтоб, всю её пройдя,
Сомненье сбросить и с душою облегчённой
Вернуться в Истину, как блудное дитя.
Проходят годы, мир подлунный сиротеет
И погружается в пучину мелких дрязг;
Круг лиц, живущих с ясной памятью, редеет,
И вместо слов из уст звучит жестокий лязг.
И вот когда, между собой по-вражьи споря,
Калечат люди окончательно Закон,
В солёной сырости предутреннего моря
Опять рождается от несовместных он .
Приходит в мир под видом бедного поэта,
Или художника, иль просто чудака,
Чтобы оставить там хотя б крупицу Света,
Крупицу Света из Глубин, Издалека.
1 В ту пору в зелёном ящике из-под выстрелов к РПГ-7 хранилась моя коллекция виниловых грамофонных пластинок – советских, чехословацких, югославских, польских, изготовленных по лицензиям «западных» компаний грамзаписи. Да, сегодня она ничего не стоит, а тогда… Неужели это всё было? – Е. Ж.
Асфальт закончился, подошвы ощутили
Вчерашней насыпи стекающий песок.
Скрип на зубах и запах придорожной пыли —
Вот всё, что есть. Да ветер, треплющий висок.
Читать дальше