Как дует ветер, боже мой, как дует ветер…
Зачем он дует? Где покой? Где тишина?
Где рифма к «ветер»? Только, кажется, – «катетер»…
Зачем она в стихах об истине нужна?
Зачем об истине стихи? Мне непонятно,
Что значит «истина», что может изменить
Её познанье. Всё толкуется превратно,
И рвётся смысла осязаемая нить…
Я так устал, что жизнь давно уже не в радость,
Но что-то держит, не даёт мне умереть…
Пишу стихи, а значит, к «радость» рифма – «гадость»…
Как пошло, просто. Может, вовремя стереть
То, что написано ленивою рукою?..
Но есть желание о чём-нибудь писать.
И потому я не сотру: я всё же стою
Того, чтоб что-нибудь кому-нибудь сказать.
А что сказать, когда слова лишились смысла?
Мне остаётся только ждать, терпеть и ждать.
Что-то тяжко на сердце, смутно у меня,
На стене колеблются блики от огня:
То свеча оплывшая гаснет в тишине.
Ох, как тяжко на сердце, ох, как тошно мне.
Образы забытые из прошедших лет
Оживают, грезятся, излучают свет,
Будят память, спящую беспокойным сном,
День вчерашний пасмурный брезжит за окном.
Сон ли, явь ли жуткая: всё вокруг плывёт,
Кто-то тихим голосом в прошлое зовёт;
Мысль, как ошалевшая лошадь, рвётся вспять.
Всё зовёт-зовёт меня в день вчерашний мать.
Я пытаюсь вырваться к ней из бытия,
К ней из мира этого, где не нужен я;
Но не получается: держат на земле
Силы неизвестные, в этой сизой мгле.
Господи, прости меня, если что не так,
Как мой срок закончится, Ты подай мне знак.
Стану вечным бликом я, как на той стене.
Может, вспомнит кто-нибудь завтра обо мне?..
Вернуться в дом с заснеженным окном,
Вернуться в поле за родным селом,
Вернуться в детства сказочный мирок,
Где сердцем помню каждый уголок.
Где мать жива и ждёт меня всегда,
Где в роднике холодная вода,
Где лес хранит мой призрачный покой,
Где солнце льёт свет благодатный свой.
Приходит утро, сон уходит прочь,
Уходит с ним и образами ночь,
Уходит сказка, снившаяся мне,
И тает снег на крохотном окне.
Пора вставать, одеться и бежать
В тот чуждый мир, где можно только ждать,
Где жизнь сокрыта тяжестью оград,
Откуда мне дороги нет назад.
Лица, руки, души и сердца
Снятся ночью, снятся без конца,
Словно кто-то хочет раздавить
Мозг мой белый, по полу разлить.
Я не плачу: время слёз прошло;
Даже если битое стекло
Разбросают под моей ногой,
Я останусь век самим собой.
На осколках я станцую степ,
Пусть увидит даже тот, кто слеп,
Как сочится кровь моя из ног,
Я же буду знать, что это смог.
Знать, что можешь, – сладостная мысль;
Снизу кто-то спросит: «Ты повис ль?».
«Нет, – отвечу, – я ещё живой,
Ну вас к чёрту с чёртовой роднёй!».
Кто-то скажет: «Ты обидел нас».
Я в ответ им: «Дайте же хоть раз
Миг один послушать тишину,
Вспомнить маму, дочку и жену!».
Мой добрый друг, мне, видно, скоро уходить
За тот предел, откуда мне не возвратиться.
Но в декабре, под Рождество, я, может быть,
К тебе приеду на денёк, чтобы проститься.
Найду на улице свободный автомат,
Вложу копейки в щель и буду ждать ответа
(совсем как восемь долгих-долгих лет назад!)
В лучах холодного неонового света.
Услышу голос твой, совсем почти чужой,
Договорюсь о краткой встрече на работе,
Явлюсь к тебе с тяжёлой, гибнущей душой
И через час уйду. А ты в своём цейтноте
Продолжишь бег, как лошадь, взгретая вожжой.
Снилось что-то из былого
Накануне ночью мне;
Видел пса-дворнягу злого,
Тоже ночью, при луне;
Пёс неистово вцепился
Хваткой мёртвою в рукав;
Помню, как перекрестился,
Пса насилу отодрав.
Ночь осталась безучастной,
Лишь луна холодный взгляд,
Видно, будучи несчастной,
Мне послала, и я рад
Был тому, что хоть покойник,
Отдалённый и немой,
Пооправил туч повойник
И с тоской следит за мной.
Читать дальше