Владимир Кулаков: Песочные часы арены

Когда ушли в небытие старший Пашка с Захарычем, Венька Грошев со Светой несколько лет крутились на пупе, как могли. Бесконечно репетировали, выступали, переезжали из города в город в товарняках и коневозках, кормили, чистили лошадей, лечили, часто ночевали на конюшне. Жили обычной цирковой жизнью людей, работающих с животными. Трудились много, спали мало. Учили новых служащих по уходу за животными. Работники часто менялись. То и дело попадались случайные люди, порой нерадивые, не любящие животных и цирк. Так и продолжали жить, все беря на себя, пока не случилось чудо. Их заметил Леонид Костюк. Он возглавлял цирк на проспекте Вернадского в Москве. Был там и директором, и художественным руководителем. Сам из потомственных артистов, блистательный мастер манежа, народный артист, золотой призер конкурса в Монте-Карло. Человек, который влет разбирался, где золото истинное, а где сусальное. Наметанным глазом увидел перспективы их конного номера – поменять костюмы, музыку, немного композицию, и в добрый час! Взглянул на Пашку. Тот самозабвенно репетировал. Костюк подошел, поговорил, попросил показать трюки, которыми тот уже владел. Сам взял в руки кольца и… Пашка открыл рот: «Вы же эквилибрист, перши на лбу балансировали – родители рассказывали. А вы, оказывается, еще и жонглер – «утрите носы, мастера!..»

Не прошло и двух месяцев, как они всей семьей оказались в штате Московского цирка. Пашка на репетиционном периоде, а счастливые родители – на манеже, о котором все эти годы мечтали. Москва! Дожили…

– Паша! Открой кисть! И ровнее бросок! Кольцо полетит прямо, а не к животу. Главное – считай, считай! Задавай ритм своим рукам. Не должно быть перебоев. Это же не «тыкдымский» конь скачет, а твои руки работают! Да и у лошадей в беге тоже ритм существует, иначе им хана. Жонглирование – это прежде всего искусство ритма! – Старый мастер жонглирования Владимир Комиссаров методично готовил юного Пашку к выходу на профессиональную арену. Оставалось совсем чуть-чуть. Период официального ученичества давно закончился, но, видя перспективы молодого жонглера, он упорно продолжал наставничество. К тому же Комиссаров, как режиссер, придумал оригинальный номер с кольцами, целую серию никем ранее не исполняемых трюков, которыми можно было удивить жонглерский мир где-нибудь, скажем, на конкурсе в Париже или на молодежном в Монте-Карло. Там оценят!..

– Владимир Георгиевич! В прошлый раз вы говорили, что жонглирование – это прежде всего красота рисунка. – Взмыленный от многочасовой репетиции Пашка устало провел влажной ладонью по лбу. – Ничего у меня не получается!..

Пашка в унынии решил было присесть на барьер.

– Не садись во время репетиции ни на минуту! Тут же остынешь, начинай потом все сначала. Не получается у него… В эти годы твой отец только первый раз в жизни булавы с кольцами увидел, а ты уже вон на каком уровне! Тут главное – пахота и время. Время и пахота! Нет других путей. Само не придет. Не получается у него… Получится! Запомни раз и навсегда! В жонглировании – как в музыке, важно все: и ритм, и красота мелодии, и темп, и мелизмы, и еще миллион всяких важностей. Тебе всего-то ничего. Скоро сам все поймешь. Вот начнешь кого-нибудь обучать, тогда все мои слова тебе вспомнятся. Ладно, с мячиками и булавами на сегодня все. Бери основное – кольца…

Владимир Комиссаров когда-то был учителем у Павла-старшего. Прошло много лет, и вот настал черед Павла-второго, как шутили в цирке. Снова жонглирование, опять упор на кольца, бесконечные репетиции. Комиссаров сам вызвался помогать, увидев пацана, который кувыркался в манеже. Он ахнул – полная копия того Павла, которого он повстречал когда-то в шорной Захарыча. Тот, еще юнец, тогда работал служащим по уходу за животными в конном номере «Казбек». И вот – всё по новому кругу: снова лошади, опять жонглирование, и русоволосый пацан с серыми, какими-то недетскими глубокими глазами. Дежавю…

Страна, некогда великая держава, распалась, как карточный домик. На просторы необъятной России заявился капитализм, никого не спросив. Теперь каждое предприятие выживало, как могло. Цирк тоже пытался прокормить себя, сопротивлялся. Леонид Костюк снова, как в былые времена, показывал чудеса эквилибристики, но теперь уже в директорском кресле, балансируя со своим цирком на краю экономической пропасти. Он залезал в долги, брал кредиты в банках, продолжал ставить цирковые спектакли один лучше другого. Зрители в ответ голосовали ногами, покупая билеты, приходили в цирк, ища там последнюю в жизни радость. Костюк тут же долги отдавал, снова рисковал – опять брал кредиты, и так до бесконечности, лишь бы цирк жил, работал, творил, и его артисты не ходили голодными.