Максим Гайдученин - Репейник

вокруг меня смеялись или выли,
красиво брызги слов они пускали,
а я рассматривал свои ботинки в иле,
что свешивался на асфальт кусками.

– в том мы играли ведь вчера, а в том и били,
как и всегда, везде клал шутки я,
а, может, подвезти в автомобиле?
– да нет, спасибо, на маршрутке я.

– а знаешь, на работе мы не пашем,
с такой работы не охота и слезать! —
но вижу я, что по щеке у Паши
совсем недавно ехала слеза.

– давай сегодня сходим вместе в боулинг
или, по крайности, в картишки… ну, в бильярд,
что ж ты молчишь, будто упавший с неба боинг?
– хочешь пройтись со мной? один мой шаг вбил ярд.

– пойдём, дружище, в парк аттракционов!
а после парка можно моцион!
– не надо, друг мой, этих моционов,
вся жизнь – один большой аттракцион.

Над нами небо розовело,
готовился сгореть закат,
люди смотрели осовело,
держа, однак, его за клад.

она решила акварелью
(всё это в феврале того),
теперя слёзы во дворе лью —
нет фиолетового.

своею кистью мой портрет
на фоне неба, там палитра
изящна очень: с white по red,
краски ушло туда пол-литра,

но если б знали бы вы сами
меня, топило лето во…
тогда б не мерили весами,
там было б фиолетово.

плеснули б вы, налили и
ушли смотреть бы свой балет,
а я б смотрел на лилии
и на глубинный фиолет.

нет спору, что мы все должны
в душе по розе… хоть взрасти
тюльпан, не для меня/княжны,
а для себя… хоть в возрасте.

я как-то раз в контору – пьют за,
но мне швыряют: «ФИО, лет…»,
«ого, сюда! смотреть юнца!
ему всё фиолетово».

Любят почти все город,
и когда он тонет в лучах,
в этом мире есть у всего род,
а цветочек, бедный, в углу чах.

звуки внизу где-то хлёстки —
кто-то нырнул в ранний рок,
по крышам сновали блёстки,
фраера гнал фраерок.

хрупкий балкон, сберегусь ли?
но выхожу, изволь,
прямо с утра где-то гусли,
дрожание, щебет и звон.

то́лпы людей бегущих
раскрасили город пёстро,
в этой спешащей гуще
потерялся какой-то пёс-то.

пыль золотая спадала
с висящего сверху с диска,
люди из дома, с подвала,
а я смотрел, зубы стиснув,

на то, как вокруг всё искрилось,
крыши на солнце блистали,
звон колокольный и Skrillex 6 6 музыкальная группа
спорили где-то близ ставни,

а человечек сонный
шепчет лифту́: не в ту,
а какой-то другой, словно слон, ныл —
та́к был не рад клифту́.

почти у каждого встречного
(проходят не сильно редко)…
тоска спешит подстеречь его,
а к зубам приросла сигаретка.

ещё куча там валетов,
вид описал вкратце я —
заспреил без трафаретов
и отцвёл, как акация.

Сегодня гром волен да горд,
гроза – аж страшно-престрашно,
судя по этому, Волан-Де-Морт
имеет пару крестражей.

я знаю его: это он небо рвёт,
он смотрит – перед ним боги тихи ли?
а возле него стоят, будто ворьё,
пожиратели, как похитители.

расплавилось небо, уже запах гари,
перешёл Том давно забор тела,
проснулся весь потный от ужаса Гарри
и даже метла запотела.

а сутки назад волноваться вот не́чем,
уснули, в покой вошли либо вы —
тот день, что у магов в праздник отмечен,
к их сожалению, липовый.

все поголовно, с низо́в к серединочке,
ныкалися в юбках у мам,
на́жили себе лишь седин да очки —
волшебство не по их умам.

в поисках Дамблдор, скалится ветру,
лужи клянёт и бузи́т на моря,
думает: ох и полезный я, ведь тру —
в пропасть свалилась бузиновая.

а он *какой ужас* не может, как лорд,
магии струйка под нос и вся
закончилась резко, будто аккорд,
меточка к небу подносится.

а группировок из тучек не счесть,
красоту нахожу, как фат в талии,
что у вас там? сверху – низость, низ – честь,
а у нас идут бойни фатальные.

даже вода обернулась вдруг ртутной,
чувствую я, и сейчас…
улыбку подарим любому мы рту хной,
кожа раз иссечясь.

вдыхаем гарь-воздух, машинами скрученный,
(агрегатами смят тоже)
где спрятался ваш неженка-мученик?
и неженка ваша святоша?