Марита Мовина-Майорова - Тайна Ведьминой Рощи

Внезапно настроение его поменялось. Задумчивость, растерянность и тихая грусть уступили место огромному несогласию с происходящим: нет! не согласится он! так просто Злату свою не отдаст! пусть деревенские свой выбор перевыберут! Знал он, что выбор тот всей деревней был сделан, сам на том выборе был, но знал он и то, что окончательное слово за старостой стояло, старцем П о сохнем.

Парень решительно поднялся с брёвнышка и направился к тому краю деревни, что выходил почти что на самый берег речки – к избе старца. Давно того люди решителем дел деревенских выбрали – уж третье поколение на деревне менялось, а Посохонь всё правил. Был старец мудрый и добрый, но коль кто не по правде поступал, судил он его сурово и спуску никому не давал. Слушали его деревенские и уважали. А ещё – строго придерживался он обычаев старины, все праздники прежние, из того времени, когда предки наши силам природным поклонялись, знал и чтил, и это позволяло деревенским забавы древние-стародавние себе что летом, что зимой учинять. За то тоже его любили, особливо молодёжь. Потому прямиком и направился Яромир к избе старца.

Встретил его Посохонь мягким взглядом глубоко посаженых серых глаз, от старости исчезнувших под кустистыми, почти белыми бровями. Сидел он на полатях, до того опустив голову, и будто как прислушивался к чему-то. Взгляд его скользнул по лицу Яромира:

– Пошто пришёл, Яромирушка? – вопросил он тихо, чуть вскинув брови, отчего взгляд его обозначился чётче и сразу стал проницательным, однако мягкости своей не утратил. – …Гляжу, паря, думу думаешь, а как надумать чего – не ведаешь.

Смутился Яромир от проницательности такой… и поклонился он старику в пояс и не стал глаза отводить.

– Правда твоя, старче… А пришёл я к тебе просьбу просить, да вот…

Яромир остановился, не закончив. Он вдруг понял, что не станет старец Посохонь за него у деревни просить, и что сам он, одним своим словом на отмену решения всей деревни не пойдёт.

– Да ты говори, говори. Раз пришёл, то и слово своё говори. Просить пришёл, вижу я. Об чём?

«И то, правда: раз пришёл, то и сказ держать надо. А поможет-не поможет старец, то уж не моё в е дение», – собрался с духом Яромир, и ещё раз поклонившись старцу, произнёс с болью в голосе, которую не смог скрыть:

– Отмени ты выбор деревни! Пусть другую какую девку в «русалки» выберут! Мало у нас красивых и бойких девчат на деревне? Пошто Злату мою выбрали? Али не знают, что свадьба у нас по осени, что на выданье она?

– Вона ты о чём… – протянул старец. – А то, думаю, что за маета у тебя, паря, в сердце…

Посохонь закряхтел и с палатей слез. Сел на лавку и посох, что прислонённый рядом стоял, в руки взял. И сразу стал торжественным и величавым.

– Так слушай, Яромир, что скажу тебе, – так же торжественно произнёс он. – Не по чину мне сейчас идти поперёк всей деревни. Не я тот выбор делал, не мне его и менять. Хошь, иди ко всей деревне, проси у неё. Если придут ко мне за советом – на твою сторону стану. А сам не пойду ничего менять.

Отложил старец посох и снова дедом старым простым и добрым стал.

– Но тебе скажу, Яромирушка: выбрось ты из головы, а лучше и из сердца своего, упрямство. Помни: чему быть суждено, то и сбудется, стели соломку-не стели. Дай судьбе и Господу Богу нашему суд править – ему, вишь, виднее.

Опустил голову Яромир… А сердце его так и билось в груди от предчувствий нехороших. Но что мог он ещё просить у старца? Тот всё сказал.

Тогда вновь в пояс Посохню старцу поклонился он, повернулся, и низко голову пригнув, через покосившуюся от времени дверь, вышел за порог.

Не знал он, не ведал, что не осилить ему козни тайные той, что злобу на людей затаила и мщение за свою судьбу несостоявшуюся целью своей жизни нечистой сделала…

***

Злата сидела на берегу лесного озера. Здесь, даже в самый жаркий и солнечный полдень, всегда было чуть сумрачно и прохладно. Вот и сейчас, в этот полуденный знойный час, от озера, и окружавших его по берегам могучих елей, веяло прохладой и сладкой дрёмой. Гладь озера оставалась недвижной даже тогда, когда ветерок пробегал по верхушкам деревьев и качал ветки прибрежных кустов. Эта гладь, в такой своей колдовской недвижности, казалась самими камышовыми берегами, потому что полностью сливалась с ними, а камышовые берега мнились продолжением её самой… или это она была их продолжением?..