Любовь Соколова - В сумерках. Книга первая

– Котлеты – яд, это я вам как медицинский работник говорю, – продолжала Людмила. – В них холестерин. И трупы животных. Ладно бы целиком трупы, а то ведь кожа да жир. Самое поганое.

Женщины из «первой сотни» обиженно замолчали.

– А по сколько в руки дают? – спросила иногородняя гостья, учительница из северного шахтерского городка, родственница Катерины.

– По десятку, Оля. Когда дома смоешь панировку, добавишь лучок, яйцо, получается шесть-семь приличных котлет, – это неосведомленной барышне в голос остальные отвечают. Рассказывают с удовольствием. Приятно же блеснуть эрудицией. Иногородняя все на ус мотает. Вечером подойдет к хозяйке:

– Катя, я у тебя до понедельника останусь, разбуди пораньше, хочу котлет купить домой на гостинцы.

– Ох, Оля, даже и не думай, по понедельникам не завозят. Оставайся до вторника. Я с тобой съезжу, на двоих возьмем, двадцать штук, тебе надолго хватит. Потом сразу посажу тебя на автобус, там недалеко до автовокзала.

Но это после, без чужих ушей, неловко ведь. А пока надо салаты с закусками на стол таскать, и родственница Оля, чувствуя себя родственницей бедной, снует туда-сюда с посудой.

Объединяющая тема разговоров – любовь к Родине. Про любовь к Родине обычно говорили как раз перед тем, как запеть. В семидесятых сильно ослабел режим, стали выпускать туристические группы в опасные капиталистические страны Запада. Под строгим надзором, конечно, а все же выпускать. Пошли слухи, будто там в магазинах колбасы сортов двести в свободной продаже каждый день.

– Ну и что, – поджимая губы, говорила та, что намеревалась остаться до вторника, чтобы котлет закупить. – Мне, например, даже нисколько неинтересно. Куда это такая прорва, двести сортов. Половина уж, наверное, порченая.

– Достаточно «докторской» и «любительской», ну, «краковской» иногда полакомиться неплохо, – поддержал учительницу веселый лысый Лёха. – Только ведь дорого, наверное, на «краковскую» не заработаешь так, чтобы каждый день и от пуза. Рабочие там живут бедно, бедствуют там рабочие, я точно знаю. А я как раз рабочий человек. И что мне двести сортов? Посмотрел – наелся? Верно говорю?

Лёха для убедительности всегда ударял кулаком по столу, его робкая жена вздрагивала полным телом, затянутым в кримплен, и накрывала кулак боевитого супруга маленькой ладонью.

– Двести не двести, – отозвался хозяин квартиры Павел, – а сама по себе свобода выбора привлекательна, я бы попробовал сортов пятьдесят.

Застолье отозвалось хохотом. Смеялись не столько над аппетитом шутника, сколько над его стремлением иметь свободу выбора. Словосочетание отдавало чем-то нездоровым – как обжорство, да хуже, хуже обжорства!

Всё как всегда, но в этот раз, дав гостям просмеяться, Катерина, зловеще оглядев собравшихся, вдруг заявила:

– Вот вам всё хаханьки, а знаете, что у Тамарки в школе случилось? – И после интригующей паузы: – Учительница повесилась! Съездила по путевке в Египет, вернулась и неделю не прожила – повесилась. Учительница географии.

– Нет, все же не надо нашему человеку ничего такого, – ответила на жуткое сообщение задушевная подруга хозяйки Нина, вечно пахнущая репчатым луком.

Нина готовилась выйти на пенсию по вредному стажу и гордилась своей трудовой книжкой с единственной записью: «Принята на завод № Х–ХХ укладчицей». После окончания седьмого класса Нина, всегда отличавшаяся прилежанием, никогда ничему больше не училась. Вот как приняли укладчицей, так и укладывала взрыватели на велосипедном заводе. Единственное изменение в ее трудовой книжке – завод сменил название: раньше назывался патефонным, потом на велосипеды, самокаты и детские коляски перепрофилировался. А взрыватели не изменились, все те же, хоть и номер в спецификации иной.

Отсутствие лишних амбиций – главная добродетель советского рабочего человека. Где родился, там и пригодился. Формула, вживленная в мозг генетически, благодаря поколениям крестьян, пожизненно приписанных к имениям либо заводам, избавляла от рефлексии и метаний не хуже лоботомии. Нина даже к морю в отпуск ни разу не ездила, говорила, от южного солнца случается рак, и вообще за пределы Темской области не стремилась. Зачем, если и тут хорошо? Вон, Египет какой опасный оказался. Нину от рассказа про несчастную учительницу в жар бросило, она засуетилась, чтобы незамедлительно принять таблетку от давления.

– Наверное, она сошла с ума. Сейчас очень многие с ума сходят. Вы даже не представляете, сколько сумасшедших. Такие вещи творят – и не хотят лечиться. Причем среди интеллигенции очень участились случаи, – поделилась профессиональными соображениями по поводу самоубийства учительницы медсестра Люда. Она с морковкой покончила и мусолила теперь маринованный огурчик.