Любовь Соколова - В сумерках. Книга первая

Шумиха с орденом, возможно, имела еще и другую цель. Отвлекала внимание от тайной операции. Министерство внутренних дел СССР переместило политзаключенных из мордовских лагерей в новую специализированную зону, обустроенную на берегу одного из притоков Тамы.

Связь между орденом, понижением категории снабжения Темской области и перемещением политзаключенных никем не подтверждается и считается простым совпадением.

В исправительно-трудовых колониях Темской области в день вручения ордена и празднования годовщины Великой Октябрьской революции заключенным выдали двойную порцию сахара. Политическим тоже выдали, хоть они и против советской власти. Лейтенант внутренних войск Терентьев, обеспечивающий координацию сотрудников шестого и пятого лагерей с областным Управлением КГБ, поставил перед руководством вопрос о недопустимости выдачи дополнительного сахара лицам, осужденным по политическим статьям, ни к 7 Ноября, ни к другим государственным праздникам. Предложение не прошло, служебное рвение лейтенанта, однако ж, заметили где надо.

Терентьев смотрел репортаж о праздновании по телевизору. Фанерный муляж государственной награды стоял в том месте, где колонны демонстрантов, миновав трибуну, выходили с площади Революции на проспект, чтобы потом, растекаясь по переулкам, отправиться домой или в гости – к салатам с пельменями и водочкой. Орден, как волнорез, рассекал людскую массу надвое. «Поцарапают, разломают, испохабят предмет гордости!» – тревожился лейтенант, вглядываясь в экран. Терентьев имел ясное представление о природе человеческой подлости и, хотя беспокойство его в части порчи муляжа не оправдалось, в целом остался зрелищем доволен.

Чистый восторг от происходящего испытывала Тома Меркушева, в праздничной колонне проходившая по пощади Революции вместе с папой. Она надеялась попасть в объектив телевизионной камеры. В свои десять лет Тома доросла уже до папиного плеча. Камера вполне могла выхватить из толпы такую замечательную девочку. Варежки на резинке торчали из коротковатых рукавов прошлогоднего пальто. Промокшие в фетровых сапогах ноги и сбившийся на сторону шарф грозили ангиной, а она широко шагала в шеренге трудового коллектива моторного завода, заходилась в крике «Ура!» и размахивала букетом из флажков, выданных папиным профсоюзом. Привязанные к флажкам шарики по пути от проходной предприятия до площади изрядно потрепались, но их вид никак не сказывался на общем приподнятом настроении. «Да здравствует руководящая и направляющая…», – неслось из динамиков. Площадь взрывалась беспорядочным долгим «Ура!», заглушая текст, и после слышалось только обрывочное: «…Советского Союза!».

Прошлой весной Тома торжественно вступила в пионеры. В пионеры всегда вступали торжественно, особенно в этом году, в юбилейном. Пионерии – пятьдесят. Подумать только! Она выучила наизусть клятву: «Перед лицом своих товарищей торжественно клянусь…». Она долго репетировала, чтобы ни в коем случае не сбиться, в правильном порядке дать все обещания. К вступлению в пионеры готовился весь класс. Классная руководительница вызывала учащихся читать торжественное обещание у доски, оценку ставила в журнал. Тома прочитала текст на пятерку с минусом.

– Оттарабанила без выражения, – объяснила учительница минус. – Ты только представь, как Ленин в свой день рождения слушает твою клятву: «…Торжественно клянусь горячо любить свою Родину…». Представь, у тебя дух захватит. Когда дух захватывает, человек делает паузы, испытывает чувства, а не тарабанит, как попка-дурак.

Произнося «чувства», учительница прикладывала к животу ладонь.

– И не забывайте, что вы вступаете в год пятидесятилетия пионерской организации, – простонала учительница. – У вас особые обстоятельства. Уросов, к доске. Садись, Меркушева. Уросов, давай с выражением.

Правильное выражение Тома вырабатывала несколько дней. Вместе с выражением приходили чувства, какие положено испытывать пионеру, будущему комсомольцу, в момент обретения красного галстука, и тем более, когда сам Ленин в свой день рождения, да в год пятидесятилетия… Она прикладывала к животу ладонь, чтобы ощутить наполнение себя чувством.

По всей стране дети одновременно вступали и клялись жить, учиться и бороться, как завещал великий Ленин, как учит коммунистическая партия. Ленин, лежа в мавзолее на Красной площади, слышал каждого и представлялся Томе чем-то вроде Деда Мороза, который тоже успевал ко всем одновременно в ограниченный отрезок времени. Ленин казался реальнее сказочного деда хотя бы потому, что умер и лежит в известном всем месте.