Но Энди только недовольно поднял на меня глаза, серо-голубые, с уголками, немного опущенными вниз. Розины глаза. И когда он так на меня смотрел, я всегда видел Розу.
– Ну хорошо, хорошо. Не буду, – я миролюбиво поднял руки, немного разводя их в стороны. – Где твоя мама, разбойник?
Энди ткнул пальцем в синих пятнах куда-то вправо. Там, за стенкой, находилась маленькая каморка, в которой бывшие хозяева хранили лопаты, швабры и прочий инвентарь. Мы с Розой решили переоборудовать её под что-нибудь более интересное, но что именно – еще не решили. Зато купили краску светло-синего цвета. Роза сказала, так комнатушка будет казаться больше.
Я не спорил, потому что это бесполезно.
– Она там, наверно, уже красит? – спросил я у сына.
Энди закивал.
– А тебя с собой не взяла?
Он помотал головой из стороны в сторону, опуская глаза и едва слышно вздыхая.
Энди умел хитрить, и сейчас я видел, что он не так уж и расстроен, как хочет показать.
– Тебе ещё нельзя, Энди. Ты можешь надышаться краской.
Оглядев его комнату, я понял, что он снова рисовал большую часть дня. Пятна гуаши были на пижамных штанишках сына, совсем немного на ковре и одно – на занавеске. Роза будет кричать, это точно. В красках перепачкались некоторые игрушки. Цветные картинки пестрым ворохом лежали на подоконнике. Досыхали.
Я спросил, можно ли мне взглянуть, и после кивка сына стал перебирать наброски квадратных домиков, маленьких клумб, ракет и кораблей, детских качелей и машинок. Чаще всего мой взгляд натыкался на собак, которых Энди рисовал до странности тщательно. Ни одна не была похожа на другую: тут были и спаниели со смешными ушами-блинчиками, нарисованными ярким желтым цветом, и доберманы с длинной вытянутой мордой, как у лошадей, и маленькие шпицы, которые получались у него похожими на пушистых баранов.
Энди рисовал хорошо. Во всяком случае, лучше своих ровесников. В Нью-Йорке он даже пару месяцев занимался с преподавателем. До того, как в нашу машину влетел Форд Бронко с обкуренным парнишкой за рулем.
Машина не подлежала восстановлению, но мы, на удивление, вышли из нее почти невредимыми. Это было Божье чудо. По-другому назвать я это событие не могу до сих пор.
Не повезло случайным прохожим. Форд, отскочив от нас, своим боком снес двух молодых женщин, беспечно идущих по тротуару. На одной из них было яркое розовое пальто с небольшими карманами спереди. Я запомнил его потому, что Роза хотела такое же в позапрошлом году. В конце концов, она купила серую удлиненную куртку, но то пальто я почему-то никак не мог стереть из памяти.
Женщины болтали и смеялись за секунду до столкновения. Я точно в этом уверен – слышал через открытое окно их смех. Он до сих пор звучит у меня в ушах, когда я вспоминаю тот день.
Одной из жертв этой аварии едва ли было двадцать пять лет. Они скончались на месте, прямо на наших глазах.
Роза плакала, глядя на то, как врачи скорой помощи наспех накрывают два тела белыми простынями. Легкая ткань облепила их, пряча от любопытных взоров прохожих. Бесформенные кучки на обочине – вот чем они стали после смерти. Врачи правильно сделали: переломанные руки и ноги, вывернутые под странными углами – совсем не подходящее зрелище для шастающих мимо детей.
Но я знал, что одна женщина лежит головой в сторону магазинчика, в котором я несколько раз покупал себе эклеры. А голова второй смотрит в мою сторону. И ладони её тянутся к колесам искореженного Форда. Как будто молят их остановиться раньше, где-нибудь за углом, или вообще не проезжать в этот день по улице.
Я мог различить их носы и подбородки под этой тонкой простыней. Казалось, мог разглядеть даже очертания ушей. Потом шея и грудь, неестественная, застывшая. Не дышавшая.
Я долго смотрел на них: наблюдал в окошко скорой помощи, как их грузят на каталки, кутают во что-то черное. В одно мгновенье чуть не закричал, чтобы врачи остановились – мне показалось, будто одна женщина встает. То был лишь порыв ветра, потревоживший смертное покрывало, но волосы на моей голове встали дыбом.
У меня распухла и посинела левая нога, потому что ее зажало где-то там, под педалями, и я не сразу смог её вытащить. Из носа лилась кровь. Это было всего лишь небольшое кровотечение, но я сначала подумал, что проломил себе голову, потому что затылок невыносимо болел. Еще меня тошнило, так что молодой смазливый юноша-врач диагностировал мне сотрясение. Для моего мозга это могло иметь печальные последствия, но в тот момент я об этом не думал. Радовался, что живой.
Читать дальше