Игорь Ахмедов - Я Ходжа

Молодой воин, пробежавшись взглядом по лицам товарищей, робко улыбается, потом делает серьёзное лицо и говорит уже увереннее, в его голосе проявляются «железные» нотки. Перекрывая визг и крики сгорающих в хлеву животных, он кричит воинам:

– Ну? Чего встали! Убейте их!..

По команде нового командира воины достают сабли, идут к связанной толпе. Всадник в маске остается сидеть на коне. Его конь стоит, как вкопанный. Солнце, наконец, показалось из-за горизонта. Сквозь клубы чёрного дыма всадник смотрит на открывшиеся его взору горы. Их белоснежные вершины окрашены алым рассветом.

В толпе связанных пленников слышен плач, звучат глухие проклятия, в клубах скрывшего всё чёрного дыма слышны чмокающие удары сабель, хрипы и стоны умирающих…

***

Древний восточный Город.

Мы видим большую площадь перед дворцом Эмира. Обычно она заставлена переносными лотками и повозками, с которых местные и приезжие торговцы продают свои товары. Так уж повелось на Востоке, что любое открытое пространство, не занятое постройками, моментально превращается в стихийный рынок. А по прошествии многих лет, когда люди привыкают к этому, у них даже мысли не возникает, что архитектором, создавшим это место, задумывалось нечто другое.

Но сегодня центр площади пустой, никого нет. Все временные прилавки, телеги и переносные шатры убрали по приказу начальника стражи Эмира ради ежегодного праздника, посвящённого дню урожая. И это тоже традиция, к которой за многие годы привыкли горожане. Только по краям площади, прижимаясь к стенам лавок и домов, стоят жители города. Они пришли по приказу глашатая, который передал волю Эмира.

Несмотря на приказ быть довольными и улыбчивыми, люди недовольны, они удивлённо переглядываются, но рядом широким оцеплением стоят свирепые стражники. Все пришедшие горожане понимают, что возмущаться действиями властей себе дороже. Пожилой стражник смотрит на кислую мину какого-то бродяжки:

– Кто тут недоволен? Ты? Или ты?! Сказали вам – праздник, значит, праздник! Веселитесь, ничтожества, пока голова на шее!

Ему вторит другой стражник, с алебардой:

– А кто недоволен, для тех у нашего Эмира есть особое место – зиндан! Там как раз вчера, после казни бунтовщиков, места освободились!

Низко и протяжно звучат трубы. Огромные, длиной по несколько метров трубы-карнаи, каждую из которых с трудом удерживают по трое человек. Люди, стоящие на площади, смотрят, как начинают раздвигаться тяжеленные створки парадных дворцовых ворот.

Ворота высотой в три человеческих роста сделаны из деревянных лиственничных брусьев, окованных металлическими полосами. Каждую створку толкают по несколько человек. Из глубины недоступного простым людям двора группа солдат выкатывает огромную расписанную узорами пушку с широким жерлом. В толпе зевак слышатся восхищённые возгласы и отдельные разговоры:

– Наш Эмир, слава небесам, любит всё большое!

– Как и вы, уважаемый.

– На что намекаешь, голодранец? На мою чалму?

– Что вы, уважаемый Парвиз! Я про пушку.

– А при чём тут я?

– В жерло этой пушки сможет залезть даже твоя несравненная Зейнаб!

– А не надо завидовать, Сайдулла! Смотри, как бы ты сам не оказался в этой пушке.

– Скажите, а что, в нас будут стрелять из пушки?

– Размечтался! Будут они на тебя порох тратить!

– Наверное, будет салют, но почему днем?

– А ночью стражники спят.

Люди смеются. Вслед за пушкой и солдатами появляется надменный и торжественный Стражник в красной жилетке и синих шароварах. Он степенно подходит к пушке, в его руках горящий факел на длинном шесте. Шевеля синими усами, что является отличительным признаком немногочисленных, но бесстрашных воинов-артиллеристов, стражник подносит факел к специальному углублению на стволе пушки. Короткое шипение, брызги искр, и… раздаётся выстрел.

Из её огромного жерла, куда и правда поместился бы довольно упитанный человек, с грохотом вырываются клубы чёрного дыма, который моментально окутывает площадь.

Когда дым рассеивается, мы видим стоящих на пустынной до того площади девушек. Их двенадцать. Они застыли в странных танцевальных позах. Вокруг – молчаливая, замершая в изумлении толпа зрителей. Слышно, как звучат редкие и поначалу тихие, словно пульс спящего человека, удары гулкого барабана. Они постепенно усиливаются, их ритм нарастает. Девушки, будто подчиняясь этим ударам, начинают двигаться. Движения их медленны и механичны, словно у оживающих на глазах кукол.