Виктор Улин - Der Kamerad

И, кажется, умирать не стоило; стоило еще пожить, хотя бы немного.

Следующие три дня я не выбирался из постели. То есть, конечно, время от времени выкарабкивался: шел достать следующий коньяк и открыть следующую банку икры – но потом возвращался, падал обратно и опять клал на себя ту же ногу. А владелица ног почти не просыпалась, жевала бутерброды, не открывая глаз и запивала коньяком из моей руки. Девушка – ставшая недевушкой как минимум пятнадцать лет назад – жила на съемной квартире с многоюродной сестрой и ее вечно болеющим ребенком без отца, ей недоставало условий для нормального сна.

Цели затеянного за эти дни и ночи мы достигли лишь дважды.

Первый раз был продиктован первым выпитым коньяком, а второй совершили для порядка перед тем, как подняться, чтобы заняться каждый своим делом: я ставить в стирку простыни, она – собирать свои волосы, раскиданные по всей квартире трусики-маечки, и наконец мыть полы. Все остальное время я просто пил, а она просто спала. Но тем не менее этот, неожиданный для меня самого, кунштюк вселил иллюзию продолжающейся жизни.

И жену, за которой я приехал в аэропорт на вымытой за счет фирмы машине, с громадным букетом любимых ею роз цвета киновари на заднем сиденье, я встретил как полностью успешный, уверенный в себе и любящий муж.

Последнее могло показаться странным, но я считал, что к свершившемуся между мной и тридцатилетней недевушкой любовь не имеет никакого отношения. И более того, всю жизнь понимал, что после любого « прыжка на сторону » мои чувства к жене становятся лишь крепче.

Она – в меру загорелая и безмерно счастливая – была рада увидеть меня здоровым и в общем веселым.

О том, что я был трезвым, говорить не стоило; за рулем я никогда не пил хотя бы из-за неудобства, там проваливался стакан.

Подхватив жену на руки при выходе из зоны прибытия, я понес ее в дышащую розами машину, не сразу вспомнив про чемодан.

О своем предопределенном увольнении я ничего не сказал.

А жена в общем не слишком интересовалась моими делами; годы моих бесконечных и бесплодных метаний выработали в ней эмоциональный иммунитет.

Да и вообще, отношения с женой у меня были сложными. И, должно быть, редкими для людей нашего возраста.

Мы сошлись с нею четырнадцать лет назад на базе страстной любви, счастливо совмещенной с кошачьей страстью. Последнее казалось мало реальным, но в 1993 году я еще почти не пил и был много на что способен.

Страсть, конечно, прошла бы и без моего пьянства: горящие тела всегда рано или поздно превращаются в головешки – а любовь осталась.

Если признаться честно, я и сейчас любил жену не меньше, а может быть, даже сильнее, чем в первые годы наших совместных исканий.

Ведь когда отхлынул прилив чувственности, обнажились скалы чувств.

Это, конечно, могло показаться смешным.

Любовь в жизни нормального человека хрестоматийно занимала лишь некоторый ограниченный временной интервал, захватывающий юность и молодость, а потом ее значение должно было сходить на нет, замещаясь более существенными сущностями. На самом деле все определялось порогом восприятия, который у всех был разным. И самыми счастливыми были люди, чьи души были покрыты носорожьей кожей: такие не испытывали никаких чувств вообще и всю жизнь жили счастливо.

У меня же душа, верно, была полностью обнажена, я жил любовью и мне предстояло умереть в любви.

Я любил свою жену беспамятно, безумно, остервенело.

Не кладя на руку на сердце, я мог сказать, что в случае надобности пошел бы за нее воевать.

Я не любил свою родину, я презирал свой народ в целом, за страну под трехцветным флагом отказался бы воевать даже под угрозой расстрела – а вот за жену пошел бы даже не сегодня, а вчера. Ради нее подставил бы свою грудь под крупнокалиберный пулемет Владимирова, о котором в наставлениях говорится, что попадание одной пули отрывает конечность, а любое ранение смертельно.

Но от меня никто не требовал защищать жену от КПВ.

Я должен был лишь обеспечить ей безбедное существование.

А этого не получалось.

Я оберегал жену от худших мелочей быта, так у нас сложилось с самого начала. Я тащил на себе дом, заботился обо всем от ремонта посудомоечной машины до поддержания запаса туалетной бумаги. Я часто готовил еду и занимался стиркой. Конечно, стирала машина, но ее требовалось загрузить, запустить, потом разгрузить, иногда тоже ремонтировать. Домработница приходила раз в неделю, а обувь приходилось держать в порядке каждый день. Я изо всех сил старался заработать; в прежние времена, когда был моложе и соответственно востребованнее, работал одновременно в четырех, иногда в пяти местах. Но денег все равно не хватало; нам обоим хотелось больше, больше и больше.