Виктор Улин - Der Kamerad

Переделать приказ на удобную для меня дату согласились без уговоров, причем дали не привычные для нашего времени две недели отпуска, а полных двадцать восемь дней.

По совокупности факторов ситуация показалась мне подозрительной, слишком уж волшебным образом в один миг выпали три семерки на колесиках моей судьбы. Я кинулся наводить справки о перспективах своего положения в компании, использовав всевозможные побочные каналы – но ничего конкретного не выяснил.

Разумный человек на моем месте затянул бы пояс потуже, отпускные – « в счет внепланового аванса », как подчеркнула бухгалтерша – положил бы на банковский счет, а отпуск провел на своей даче, обмахиваясь ветками от комаров и зажигая костры, чтобы не слышать запахи соседского навоза. Но я-то – к какому выводу оставалось прийти сейчас – разумным никогда не был.

И потому поступил прямо противоположно: согласно принципу неповешенного утопленника, хотя мне, возможно, было написано погибнуть под машиной. Ведь все последние годы – практически с начала недружественного к моей персоне двадцать первого века – я не заглядывал в будущее слишком далеко. Точнее, вообще не заглядывал, поскольку будущего у меня не было.

Я решил махнуть рукой и на две недели остановить себя в настоящем. Спланировал отдых, нашел себе хороший по всем параметрам отель

Но в день, когда я получил у финансового директора подтверждение, когда осталось дождаться завтрашнего утра, снять с зарплатной карточки деньги, поехать в агентство и оплатить заказанную путевку…

…Как раз в тот черный день к нам нагрянул президент компании – точнее, ее владелец. Молодой москвич, которому олигарх-отец дал денег на забаву в виде собственного бизнеса.

Он внимательно осмотрел офисное помещение, которое я только что расширил и отремонтировал, поговорил по очереди со всеми сотрудниками. А потом, когда мы закрылись вдвоем в кабинете, сказал, что за оставшиеся дни плюс месяц отпуска я, вероятно, сумею найти себе другую работу.

Приговор, произнесенный равнодушным тоном при взгляде поверх моей головы сквозь клубы сигаретного дыма, меня шокировал, но не удивил. В этой компании все сотрудники ощущали себя под козырьком лавины. Я ожидал неприятностей; я даже культивировал внутреннюю готовность к худшим из перемен.

И я знал, что этот кривоногий « мажор » – по гримасе судьбы мой тезка, только не Евгеньевич, а Александрович – активно меня не любит и придирается к работе нашего филиала как ни к чьей другой. Я раздражал его всем: возрастом, кандидатской степенью, знанием языков и даже тем, что не курил. Я знал, что рано или поздно он меня прихлопнет, и не мог понять, зачем он одобрил мою кандидатуру на собеседовании, для которого мы оба приехали в Самару и даже пять дней подряд выпивали в ресторане по бутылке водки за его счет.

В общем, чисто теоретически я был ко всему готов.

Но все-таки на какой-то момент стул качнулся подо мной, точно самолет неожиданно провалился в воздушную яму, попав в зону турбулентности.

Но я сдержался; ухватился за край стола – длинного приставного, поскольку за моим начальническим сидел президент, разложив свои вещи, барсетку, ноутбук и курево – и ничего не сказал.

Отчеканив слова, зачеркивающие мою карьеру и, он облегченно вздохнул и, не услышав от меня ни звука, продолжил речь. Он говорил много своим привычным голосом, натужно имитирующим хозяйский бас, сквозь который то и дело прорывались гнусавые нотки убогого, как полулитровая кофейная кружка, системного администратора – правда, хорошо подстриженного. Подчеркивал мои заслуги как хозяйственника и организатора, отмечал мою любовь к технике, но из перечисления заслуг не становилось яснее, за что он меня увольняет.

Хотя я знал это сам. И тысячу раз соглашался с Экклезиастом: в многом знании я умножал скорбь, по крайней мере для себя.

В начале января у меня пропала двадцатитонная фура с грузом бутылок стоимостью сто двадцать тысяч рублей, отправленная в Санкт-Петербург на пивзавод « Балтика ».

На самом авария произошла еще перед новым годом: дальнобойщик спешил под красный свет и в кого-то врезался в Солнечногорске под Москвой, его задержала ДПС, а фуру отогнали на штрафстоянку до окончания разбора, который отложился из-за долгих праздников. Тягач не принадлежал водителю, а был взят им в лизинг, не завершив перевозку и не получив за нее денег, он просрочил платеж, и ко всем прочим бедам автопоезд вместе с грузом оказался под арестом за долги. Девушка-логист, которая вела это направление, молчала до последнего момента. При перманентной неразберихе, без которой не мыслилась сама автотранспортная деятельность, пропажи хватились лишь в апреле, когда поставщики стали сверять приходы при закрытии квартала. Конечно, вина лежала на мне: всю весну я занимался ремонтом и приотпустил личное отслеживание перевозок, к тому же принял в штат начальника отдела логистики, не имевшего иных дел, кроме контроля каждого рейса от погрузки до выгрузки. Более того, узнав о событии почти случайно, я повел себя неправильно. Я должен был разразиться громами и молниями, в один момент уволить непосредственно виновную сотрудницу, раздув скандал до небес и переведя все стрелки на нее. Это оказалось бы единственно правильным вариантом, поскольку в « Ифеко » каждый вел свое узкое направление. Но я пожалел нерадивую логистку: она годилась мне в дочери, маялась с семейной жизнью, никак не могла вынудить сожителя жениться. И, кроме того, имела изумительно красивые ноги и носила очень короткие юбки.