Сергей Малайкин - Смерть Семенова

Популярные врачи говорили о нарушении клятвы Гиппократа. Юристы указывали на неразрешимые правовые коллизии. Звезды развернули селебрити-движение #будемжить и #доживудоста, до краев залив инстаграм боди-позитивом. Кладбища дебатировали вопрос о легальном принятии на баланс прошедших процедуру (а отдельные дальновидные люди в парламенте уже занимались землеотводом под будущие спецкладбища).

Сеть заполнили расследования моральных последствий эвтаназии в тех немногих странах, где она применялась – таких, как наркотики, депрессии, разобщенность, нравственное разложение. И даже суицид. Связь эвтаназии с суицидом была настолько вызывающе абсурдной, что смутила бы даже Геббельса, но только не упитанных штатных сотрудников государственной пропаганды.

Словом, все индикаторы общественной жизни указывали на то, что эвтаназии – быть.

***

Раннее детство хранилось в памяти Семенова в виде разрозненных плохо сфокусированных слайдов без дат и подписей.

Вот кадр из поликлиники: скажи «а», холод ложечки во рту, внимательные глаза медсестры напротив, а в окно кабинета стучатся широкие кленовые листья.

Вот он идет со взрослыми через необъятное пыльное поле к самолетику. Отец назвал его смешным словом «кукурузник», и смех выпрыгивал из Семенова, никак не заканчиваясь.

Вот они с дедом плывут куда-то на деревянной лодке и Семенов с кормы на секунду опускает в прозрачную воду ногу – дед, у меня на ноге водяной носок. Ну и второй надень, говорит дед.

Более поздние слайды – совсем другое дело. Разложенные по ящичкам с ярлычками «школьный класс такой-то», «болезнь такая-то», «каникулы такие-то», они содержатся в относительном порядке. Как подзабытые фотографии в старом альбоме, они годами ждут повода для встречи. Иногда такой повод случается только с переездом.

***

Впервые Семенов увидел смерть в деревне.

В то лето отец взял его с собой и даже купил рюкзачок, в который поместились термос и короткие сапожки. Десантные! – сказал он, и Семенов прекратил скандал с требованием заменить их на кеды. Когда прибыли, Семенов обнаружил, что отец называет бабу Лушу «мать». Просто мать. Мы, мать, тебе с малым продуктов принесли. Пожаришь нам картохи, мать?

– Какая она мать, она бабушка, – сказал отцу Семенов.

– Кому бабушка, а кому и мать, – возразил отец.

Семенов задумался. Он понимал, что бабушка отцу мать. Это значило, что когда-то отец был как Семенов, а то и меньше. Получалось, его бабушка тогда выглядела молодо – как другие мамы с детьми. В такое верилось с трудом. Не означает ли это, что когда он станет как отец, его мама будет с виду как баба Луша?

Отец принялся колоть дрова, а Семенов взялся укладывать полешки в поленницу. Иди-ка проверь клубнику в огороде, сказал отец.

Огород заканчивался садом с яблонями, за которыми тянулся деревянный забор. Дальше начинался длинный спуск к речке, а на той стороне на возвышении темнела лесная гряда. Семенов решил назвать это место долом, потому что «там лес и дол видений полны». Лес виднелся вдалеке – значит, перед ним был дол.

Понаблюдав дол, Семенов решил испытать десантные сапоги по бездорожью и едва не наступил на лежавшую в некошеной траве кошку. В воздух поднялся целый рой мух. То, что это кошка, было понятно по свалявшейся серой шерсти и оскаленным зубам. Вот только она не зашипела и не бросилась от Семенова наутек.

Семенов присел на корточки, прикрыл нос рукой и присмотрелся. Внутри кошки копошились и извивались белесые личинки. Кошке не было больно – она лежала спокойно и безучастно, пока личинки ели ее, превращая то, что было кошкиным животом, в тошнотворную бурую массу. Да и не кошка это больше. Очертаниями – кошка, а внутри…

– Нашел что-то? – сзади незаметно подошел отец. Увидел, присвистнул. – Соседская. Баба Наташа ее потеряла, а она вон где. Не трогай! Пойду за лопатой схожу.

– Па, – прошептал Семенов, – а что это там у нее?

– Опарыши, – буднично сказал отец. – Черви такие.

Семенов помолчал, рассматривая невиданную им ранее форму жизни. Отец легонько подтолкнул его – ступай, дескать, но Семенов не двинулся с места.

– Па, – спросил он наконец. – А откуда они взялись?

– Из земли повыползли, – весело сказал отец, желая разрядить разговор, но Семенов был серьезен и даже строг.

– Они специально оттуда выползли, чтобы ее… – он хотел сказать «кушать», но это слово совсем не подходило для опарышей. «Кушать» – это хорошее, вкусное, радостное слово. То, что он видел, было отвратительно. Он еще не видел ничего отвратительнее. Он больше не хотел этого видеть, но не мог отвести глаз.