Юрий Сидоров - Портрет

– А чего ваш музей борзеет? – когда Зарубин сильно волновался, словечки из трудколонистского прошлого начинали обильно срываться с языка. – У рабочих еще трудовой день не закончился. Когда нам, пролетариям, к культуре приобщаться?

– Тоже мне пролетарий выискался! – начала возмущаться кассирша. – Ты грамотный аль нет? Рядом с дверью часы работы видел? Сегодня мы до пяти, зато с утра, а завтра с двенадцати до восьми вечера. Вот и приходи завтра… пролетарий…

– Завтра не могу, – потупил в пол глаза Зарубин, – у нас на строительстве только сегодня выходной, из-за дождя. Вот я и пришел…

– Что же ты, милок, из самого Соцгорода пешим сюда добрался? – всплеснула руками кассирша, изучая так и не отмытые до конца Мотькины башмаки и покрытые пятнышками подсохшей глины штаны. – Ты прости меня, но не могу пустить. У нас заведующая строгая, после закрытия нельзя.

– А можно я одним глазком только… Тут картина у вас есть, где девушка в розовом платье… Я туда и назад бегом, ей-богу, не треплюсь.

– Ну смотри, милок, – сжалилась кассирша, – чтоб бегом. Не подведи!

Матвей с радости даже поблагодарить забыл, хотел было рвануться с места, потом вспомнил про ящик с войлочными тапочками у входа. Кассирша перехватила его взгляд:

– Не надевай, раз на минутку. Мне все равно пол мыть. Я же еще и уборщица тут.

Матвей пробежал сквозь залы музея. И вот оно – чудо, о котором мечталось эти нескончаемо долгие дни! Сегодня, при низкой облачности в окне, Ревмира была другой, немного печальной, будто неуловимая досада от дождливой погоды отметилась на ее лице. Девушка по-прежнему стояла в дурманящем воображение Матвея розовом платье рядом с желтыми розами и смотрела за окно, в то, свое, солнечное утро. Как же она могла там, в своем полном солнца мире, почувствовать сегодняшний ливень и расползавшуюся под ударами Мотиных ног глинистую землю? А ведь почувствовала, раз Матвей уловил оттенок грусти на ее лице.

Прикосновение руки к спине заставило Мотю вздрогнуть и обернуться.

– Ты что же, решил старуху обмануть? Сказал ведь – на минутку, а сам… Все, давай назад, – кассирша махнула рукой в направлении двери.

Матвей снова повернулся к Ревмире, улыбнулся девушке одними глазами и, пятясь, отступил к двери. Уже на выходе из музея до него долетели слова кассирши:

– Что, присушила тебя девка? Хорошо художник ее нарисовал, с чувством. С вашей стройки экскурсия ведь была на майские, моя сменщица рассказывала. Вот тебе и надо было с экскурсией приехать, вдоволь бы рассмотрел.

– А я был тогда, – еле слышно пробормотал Мотя.

– Был? – переспросила женщина. – А сейчас, значит, из самого этого вашего Соцгорода пешим притопал?

– Мы сейчас на трассе работаем около Липовки, электролинию строим.

– У Липовки? Так это, почитай, возле Холминска будет. И ты оттуда пешим? – в голосе кассирши смешались удивление и восхищение.

– До свидания, пора мне назад, – попрощался Матвей и открыл дверь.

– Погодь, парень. Как хоть кличут тебя? – догнал его вопрос кассирши.

– Матвеем зовут, – не оборачиваясь, ответил Зарубин, придержал рукой грозившую со стуком захлопнуться дверь и побрел в направлении большака на Холминск.

Большак начал островками подсыхать от задувшего с востока ветра. Мотька зябко поежился плечами, но зато посвежевший воздух придал бодрости. А главное, он наконец-то увиделся с Ревмирой! И пусть свидание было таким кратким, душа все равно пела.

На обратном пути Зарубину повезло. По большаку ехала телега, запряженная недовольно фыркающим худым жеребцом. Хозяин, мужик в засаленном картузе, сначала не отреагировал на просьбу Матвея подвезти до поворота на Липовку, но, заметив вытащенную Мотей из кармана денежку, тут же проявил энтузиазм. В итоге Зарубин с комфортом прокатился не только до поворота, а почти до места размещения лагеря, лишь последний участок с полкилометра проделал пешком напрямки через поле.

Мужик в картузе оказался неразговорчивым, но Матвею это было только на руку: никто не мешал во всех подробностях вновь и вновь воскрешать в памяти свидание с Ревмирой.

Подойдя к палатке, Зарубин первым делом посмотрел на свои часы. Убедившись, что вернулся с солидным запасом до установленного бригадиром часа, он собрался первым делом найти Колю и доложить о своем прибытии из однодневного отпуска. Егорову с его любовью к дисциплине такое наверняка понравится. Но помешал Лешка, который будто из воздуха нарисовался сбоку, причем с неестественно белым лицом. Матвею в первую минуту показалось, что с его друга целиком слезла загоревшая кожа. Но причина оказалась другой.