Андрей Храбрый - Поколение «все и сразу»

Отвечать я не стал. И молчание мое облегчило его ношу. Ассистент вытаскивает сигарету из пачки, зажимает ее в губах и, махнув рукой в сторону узкого коридора, проводит меня к черному входу. Перспектива выбраться подышать воздухом соблазняла больше, чем перспектива слушать пререкания и требования какого-то истерики-пьяницы…

Через короткий коридор мы выходим на прогнивший задний двор, где вдоль стен валяются черные мусорные мешки. Сквозь высохший, пустивший уродливые трещины асфальт пробиваются клочья мха, стены окружающих домов так и грозятся вот-вот обрушиться на вплотную припаркованные друг к другу автомобили… Я впиваюсь глазами в окна, чтобы хоть там разглядеть искорки благополучия… Старые рамы, с которых чешуей сползает краска, грязные, местами дырявые шторы… Нет внутри этих домов очага благополучия. Внутри там нищета и сырость, похороненная заживо инициатива жить… Интересно, какие же люди пребывают в этих домах, чем они питаются, чем занимаются, какая у них история и что сломило их…?

Я опираюсь поясницей о перила, полностью покрывшиеся, как грибом-паразитом, ржавчиной. Тупо гляжу вперед и жду, пока накурится ассистент… Мое присутствие стесняет его, во всяком случае, на то намекал его бессмысленный взгляд, пущенный в серый угол дома. А я просто торчу в стороне, как за кулисами, и молча смотрю как он вдыхает и выдыхает дым, и все думаю о том, насколько абсурдно и незатейливо порой бывает присутствие человека.

И ведь это тот самый мир, к которому меня готовили пять курсов, вдруг обжигает мягкую ткань мозга мысль, отчего я ощущаю вкус разлившейся желчи во рту. Сплевываю. Предательский порыв ветра сносит слюну, отчего ту угораздило прямо на рабочие брюки. Побагровев то ли от стыда, то ли от злобы, я сплевываю еще раз. Остервенело. Будто ненавидя весь мир! Будто меня против воли заточили в клинике, уверив в том, что она – моя вечная тюрьма…

– Артем, – вдруг бросает он, весело улыбаясь. Половина сигареты уже выкурена. На выбритом виске его зияет свежая царапина, какую оставляют разъяренные кошки. Я учтиво представляюсь, но, вопреки ожиданиям, разговор на том не заканчивается. – Почему в ветеринарию пошел?

Я переминаюсь с ноги на ногу, в подошву резиновых лаптей каким-то загадочным и ненужным чудом впился камешек или осколок стекла. Кожу стопы неприятно колет… Конечно же, куда же без этих дурацких вопросов, ни одни коллега не упустит шанса задать его вновь прибывшему сотруднику, многие ждут целую историю, однако даже тех, многих, вполне удовлетворяет банальная и лживая, подобная уродливой метке, фраза:

– Животных люблю, нравится мне это дело, еще в школе решил…

– Даже в школе, – повторяя, удивляется он как будто всерьез. Видно, озвучено мной по-настоящему заслуживающее восхищения решение… – Ну, пойдем, – уважительно протягивает тот, быстро осмотрев окурок, – покажу клинику.

Прежде, чем юркнуть обратно в клинику за Артемом, я еще раз обвожу глазами двор: уж точно, ничто и не пытается намекнуть даже на слабенькое подобие изящества и богатства. Среди разрухи организовался медицинский центр, однако и его, как бы он не славился стерильностью и чистотой, однажды целиком поглотит воронка бедности, чтобы превратить его в разоренную обитель, наполненную историями о бессонных ночах, грязи и смерти…

Лариса… Девушка с темно-каштановыми волосами, не запятнанная ничем, что хоть какой-то гранью приближено к медицине, привыкшая к делам серьезного бизнеса… Я вдруг представил ее во весь рост, с изящной прямой спиной, представил рядом с собой, представил, как от увиденного она, ужасаясь, элегантно прикрывает рот ладошкой аристократической бледности, как волосы ее поднимаются дыбом… Нет, здесь ей точно не место, и в том счастье человека, что в силу собственных достижений или родственников он избегает грязи и болезней, в том его счастье, что он привык к изящности во всем, начиная от архитектуры и заканчивая завтраками…

Время близится к вечеру. От непривычки влившись в интенсивную рабочую жизнь ноги гудят, поэтому я намеренно решаю уйти часа на два раньше конца смены – все равно денег за сегодняшнюю работу не выплатят, а, значит, никаких обязанностей у меня перед клиникой вовсе и нет.

Болтая ногами, главврач сидит в пустом холле на скамье, рядом с ним – администратор, они до сих пор обсуждают дневной инцидент, и они будут обсуждать его еще несколько дней… Я вырастаю прямо перед ними, чуть ли не загораживая электрический свет.