Инна Шаргородская: Жизнь и приключения Гаррика из Данелойна, рыцаря, искавшего любовь

Возможно, это и к лучшему?…

В день переезда в Вэ у ворот замка стояла нищенка.

Гаррик ее узнал – она была знакома здесь каждому, хотя не часто появлялась во владениях барона Ашвина, может быть, раз в три года. Нищенка эта отличалась пугающе безобразной внешностью, никогда ничего не просила – просто молча смотрела на проходящих мимо, однако подаяние принимала и после приглашения оставалась поесть и переночевать в замке. Ни именем ее, ни жизнью никто ни разу не интересовался. Уродство этой женщины не располагало к общению, и сама она была на редкость молчалива.

Сегодня же ее и вовсе не замечали, поскольку и в замке, и во дворе все были заняты – паковали и грузили пожитки. Одна за другой из ворот выезжали тяжелые подводы, выстраиваясь цепью на дороге. Неприметная нищенка в потрепанном темном платье держалась в стороне, чтобы не мешать, и бесстрастно взирала на эту суету.

При виде ее Гаррик полез в карман, чтобы подать, как обычно, какую-нибудь мелочь. Однако сегодня вместо того, чтобы молча кивнуть в знак благодарности, нищенка вдруг заговорила с ним.

– Здравствуй, мальчик, – неприветливо сказала она, и Гаррик слегка опешил, услышав столь неподобающее обращение к баронскому сыну.

– Я вижу, ты изменился, – продолжала нищенка, не дожидаясь ответа и не обращая внимания на его удивление, – и изменился не к лучшему. Впрочем, так и должно было случиться.

Она кивнула, но не ему, а своим мыслям.

– Ты потерял себя и забыл, что такое радость. Перестал верить людям и в людей. В предостережениях нет никакого проку… Одно лишь могу сказать – если сам ты больше не дорожишь своей жизнью, помни, что на свете есть кое-кто, кому ты продолжаешь быть дорог!

Тут слуги поволокли между ними огромный сундук с добром, которому предстояло быть погруженным на телегу, и Гаррику пришлось посторониться.

– Погоди! – торопливо крикнул он, боясь, что нищенка уйдет. – Что это значит?

Слова ее, для всякого другого лишенные смысла, поразили его в самое сердце. Он хотел услышать продолжение. Откуда эта женщина знает его тайные мысли? Но когда он, пропустив слуг, вновь подбежал к ней, она буркнула всего одно слово:

– Ничего. – И отвернулась.

Гаррик растерялся.

– Но ты сказала…

– Я сказала то, чего не должна была говорить. И теперь оба мы – и ты, и я – за это поплатимся.

Мальчик вздрогнул, а нищенка снова повернулась к нему и, пряча лицо, принялась искать что-то в складках своего неряшливого одеяния.

– Больше я тебя не увижу, – пробормотала она себе под нос. – Вот, возьми!

И, по-прежнему не поднимая лица, протянула Гаррику ключ – железный, маленький, как для шкатулки, ключик с колечком, покрытым резными узорами.

Гаррик машинально его принял.

– Когда понадобится… и если будешь жив, – добавила нищенка, – ты отыщешь дверь, которую он отпирает. Прощай.

После чего она решительно направилась прочь от ворот, и темная фигурка ее вскоре скрылась за поворотом дороги.

Гаррик смотрел ей вслед, дрожа от волнения. Казалось, вот-вот он поймет, что означали ее странные речи… и еще казалось, будто вместе с нею из его жизни уходит что-то очень важное. Наверное, надо было побежать за ней, заставить говорить еще – не лаской, так силой, – но отчего-то он не мог сдвинуться с места.

Когда нищенка исчезла с глаз, он разжал руку и посмотрел на ее неожиданный подарок.

В нем не было ничего примечательного. На вид… Но сердце – или предчувствие – сказало Гаррику, что странный дар нужно сохранить.

В тот же день он подвесил ключ на шнурок и начал носить его на шее – как талисман. Так ему хотелось думать. Или – как ключ к тайне его жизни, которая когда-нибудь да откроется. Он и жаждал этого, и боялся. И еще много дней подряд повторял себе, чтобы не забыть, слова нищенки о загадочной двери, которую он отыщет, если будет жив.

В первую же ночь, проведенную на новом месте – в городском доме барона Ашвина, – Гаррику приснился странный сон, яркий и завораживающий.

Во сне этом Гаррик искал кого-то – проснувшись, он не мог вспомнить, кого именно, – в незнакомом городе дивной красоты, раскинувшемся на склоне высокой горы над морем.

Ему вообще мало что запомнилось, кроме морской синевы, чрезвычайной крутизны улиц, от которой захватывало дух, и гулявших по этим улицам людей – тоже очень красивых, с необыкновенными светящимися глазами. В памяти сохранились скорее пережитые во сне чувства, чем события, – радостное волнение, оттого что наконец-то он дома и цель его поиска близка, и одновременно сладостное равновесие духа, практически незнакомое ему наяву. Которые по пробуждении немедленно сменились тоской об утраченном, тем более гнетущей, что Гаррик и самому себе не в силах был объяснить, что именно он утратил…