Порфирий Лавров - SOLNЦЕЛЮБ. Шесть повестей для кино

Так оно и вышло, недели три после того, на Площадке, где оба оказались запертыми в стенах барака на целые семь дней кошмарной непогодой. Смертоубийства, правда, не случилось, Юра даже пытался отвечать на кувалды Митрича, как иногда звали Дмитрия Павловича в киногруппе, но силы мускулов были явно не равны: Юра порхал мотыльком между лап великана. А тот молотил, не переставая, и только приговаривал:

– Еще? Еще?

На что Юра каждый раз вставал на ноги и каждый раз кивал:

– Еще!

Но это «Еще!» – пока еще впереди, а пока…

(Не правда ли, удивительна неисчерпаемость русского языка при такой бедности словарного запаса одного из авторов?)

Дождю тревожно радовались – первые три часа.

Некоторые сразу укатили к Берегу, кто посмекалистей да поопытнее. А Дмитрий Павлович положил себе во что бы то ни стало дождаться конца непогоды, домонтировать эту свою скоростную кинокамеру – и только потом двигать домой. С Сашком-солдатом договорился покормить его вечером в столовой на городской площади (по вечерам она, правда, как ресторан работала, да народу там отродясь не бывало, – не очень-то в этих краях уважали гулять в душных казенных помещениях, когда под боком, в диких кущах городского парка или в пустом русле ниоткуда не вытекающей и никуда не впадающей речки вас ждала масса уединенных местечек), – так что проблем с питанием не было. В крайнем случае, перекусить можно было и здесь, на Площадке, в ее бедно-разнообразном, но богато-калорийном буфете. (Ох уж эти авторы!)

Но только к вечеру следующего дня будто поутихло немного, посветлело, – и озверевший уже Дмитрий Павлович (драка с Юрой состоялась как раз этой ночью) ринулся на Объект.

Дождика почти что даже и не было в тот момент.

Дмитрий Павлович уже кинокамеру закрепил, проверил еще раз, для верности, рамку кадра, уже надел сверху крышку бокса, уже второй винт докручивал, – когда совсем рядом ударила молния. Несильная такая, знаете, молния – но рядом! Дмитрий Павлович даже вздрогнул, покосился на громоотводы, черными спичками торчавшие вокруг Изделия, – и вдруг почувствовал что-то неладное с волосами: будто кто-то ласковый, но и настойчивый, ерошил его седоватые кудри. (Будто бы Лейла-буфетчица!) Дмитрий Павлович даже оглянулся – а вдруг? Сашок тоже посмотрел туда, куда и Митрич, но тоже Лейлы там не увидел. (Сам он рядом стоял, помогал: держал раскрытый зонт над боксом с кинокамерой – от дождя.)

В той стороне, там, куда оба они поглядели, невысоко над землей, недалеко, метрах в десяти, висел в воздухе без посторонней помощи и светился собственным светом шар размером с десятикиловаттную лампу от кинопрожектора КПЛ-10 (у него еще диаметр линзы пятьдесят сантиметров, и поэтому их «полтинниками» называют) – висел и раздумывал, а Дмитрий Павлович все про лампу и кинопрожектор – нужны они ему тыщу лет! – думал, что из этих ламп хорошие аквариумы получаются (сроду у него никаких аквариумов не было!), если их умело разрезать…

При чем тут аквариумы?!

Белый шар раздумывал, куда бы податься?

Дмитрий Павлович вдруг ощутил на лице движение воздуха и понял, что это ветер и что этот ветерок дует как раз в их сторону, как бы подсказывая шарику направление, и увидел, как эта белая тварь вроде бы даже его слушается и трогается с места!

Тут надо сознаться, что Дмитрий Павлович смалодушничал: он страсть как захотел, чтобы шар полетел в какую угодно сторону, только не на него.

А через секунду уже «оченно» в этом раскаивался!

Он раскаивался (это не совсем верное слово – «раскаивался», слишком мягкое), – Дмитрий Павлович раскаивался, потому что шар, будто вняв его горячей просьбе, изменил курс и рванул прямиком к Изделию, сокрушая все на своем пути с громким треском, сверканием и дымом – как бы для добавочного устрашения.

Через неделю дорожку эту проследят по искореженной боевой технике – и технику эту в срочном порядке заменят новой. Но кто проследит путь, оставленный в душе? Тем более что заменить ее нечем! Но это – через неделю. А тогда…

Тогда мелькнула мысль (или, наоборот, застряла) – о громоотводах: какой идиот их тут понатыкал притягивать со всей округи молнии?! И вместе с ней – почти восторженное: п…ц! В смысле «Всё! Приплыли! Хана! Конец! Амба! Крышка! Труба! Песенка спета! Полный абзац! Капут! Каюк! Кранты! Кирдык!» – но ёмче и по-матерному. Авторы настаивают, что годного для обозначения такого чувства прилично-литературного выражения не существует.