Станислав Афонский: Холостяки и женщины, или Что сказал крокодил?

Наш товарищ хранил строжайшую конспирацию. Перед её приходом его одолевала сильнейшая нервозность. Он, как говорят индейцы племени маскишеев, терял лицо и хладнокровие. И требовал нашего немедленного исчезновения из квартиры. Куда угодно, но исчезните. Нашего – это четырёх человек. И мы исчезали. Ненадолго. Визиты Чуда были всегда краткими, как извержение гейзера. Краткими, но, вероятно, такими же бурными. После её ухода, такого же таинственного, нервозность товарища сменялась штилевой успокоенностью и томностью. Лица Чуда мы так и не увидели никогда. Из этого обстоятельства сделали выводы: или она щадит нас, не показывая своего страхолюдного личика, или кто-то из нас знает её, или её мужа. Да – она была женщиной семейной. И жила в соседнем доме, сопредельном с хлебным магазином… Вот в «него» -то и бегала «за хлебом», по пути заскакивая к нашему шалашу. В нём и познавала райские наслаждения со своим любовником на минутку. Заскоки случались и вечером. Но под каким предлогом – нам не известно. Женщины всегда что-нибудь придумают… Семёныч! Ты не бледней – это не про тебя, а про твоего знакомого, ей-ей… Я же говорю: о присутствующих не говорится. Давай-ка ещё пива выпьем…

Пока любовники наслаждались друг другом, мы, покуривая где-нибудь неподалеку, размышляли. Воображение рисовало нам и наше будущее… «Магазинов», хлебных и прочих, всегда больше, чем одна жена, плюс ещё и подруги, и прочие школьные друзья. Ей всегда есть куда сбегать. Окончатся «магазины» – размножатся «подруги». Если и эти исчезнут – другое что-нибудь появится…

Не живи мы в общежитии – никогда не знали бы некоторых деталей семейной жизни других мужчин… Утешала не вполне твёрдая мысль: ну не все же такие, да и мы – не из тех, которые бодаются… Уж мы-то, уж нам-то, уж с нами-то такого не произойдёт… С нашим-то опытом… Может быть. Но: «Всё быть может, всё быть может. Всё, конечно, может быть. Но одно лишь быть не может – то, чего не может быть»… И мы не спешили с действиями. Иногда торопились с выводами или выводы торопили нас… Семёныч! Да не бледней ты, говорю. Не бледней. Чего ты? Ей-ей. Мы же договорились: о присутствующих не говорится… Давай-ка ещё пива дерябнем…

А вот история поскучнее. В ней нет ни беганий «за хлебом» насущным, ни хождений «на обед» на койко-место в общежитие. Жена верна. В этом твёрдо был уверен Колька Соколов. Твёрже, чем таблица умножения с раз и навсегда установленным результатом. Если уж трижды восемь – так уж непременно двадцать четыре… Или срок восемь?.. Ах, нет – это восемью восемь… И требовала того же от мужа. А он курил. И ничего с собой поделать не мог. Что бы ни поделывал – всё равно курил. И не мог бросить. Ни жену. Ни курево. Правда, и особых причин не имелось бросать – здоровье вполне позволяло справляться с тем и другим… Иногда только пел старинную песню запорожских казаков – своих предков, про то, как некий казак променял жену на трубку, люльку, с табаком, тютюном, перед походом: «Мэни с жинкой не возиться, а тютюн да люлька казаку в походи пригодится». Однако, в походы не ходил. Разве только за куревом к соседнему киоску, метрах в пятидесяти от квартиры, где жил с женой и тёщей. Купив любимых сигарет «Прима», при хорошей погоде, закуривал на чистом воздухе и отдыхал, любуясь пейзажем и свежим дымом.

А вернувшись домой, заставал любимую жену в горючих слезах, а ненаглядную тёщу в истерике: «Изменщик! Бросил жену и семью! Куда ходил?! Чего делал?!!» Человека, прожившего в свободном духе общежития десять лет, вгоняли в шок и человек, не выйдя из него до начала трудового дня, делился своими впечатлениями о семейном счастье своём с нами… В итоге в шоке оказывалось уже несколько человек…

– Должно быть, он преувеличивает и утрирует, – раздумчиво усомнился Костя, тридцати с четырьмя годами возраста слегка полноватый черноглазый мужчина с кавказского типа лицом, трудно переваривая жуткий этот рассказ, после того, как Вячеслав пересказал его и в общежитии. – Не может того быть, чтобы по такому ерундовому поводу, да уж так убиваться.

– Может быть, и преувеличивает, – согласился тридцатитрёхлетний высокого роста плечистый Вячеслав, пригладив усы «бабочкой» и приподняв куцые брови над большими глазами. – Он же свои впечатления нам выложил, а они часто ярче бывают, чем само событие… Да, возможно, бабы эти не так уж и убивались, а спектакль разыгрывали – для острастки и внушения для. На будущее. Думал чтобы и осознавал: в семье, мол, живёшь, а не вольным волком на охоте за каблучными.