Петр Абатин - Когда везде слышен смех

© Петр Абатин, 2016

© Марина Лобанова, дизайн обложки, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

***

Дождливая взвесь плотным маревом повисла в воздухе. Она окутывала все вокруг, делая силуэты зданий и машин неясными и призрачными, обращая реальность в тоскливую сонную сказку. Герои ее – обреченные образы, таились всюду в призрачном тумане начинающегося дня. Серость удручала. Лишь только какие-то слепые надежды могли вести вперед, поднимать с глубин души радостные порывы, пробуждать их ото сна. Благодаря им, возможно, и жила Москва в эти первые летние дни. Спешила, суетилась, гудела. Люди старались не замечать грусть жизни, пробегали мимо друг друга, запирались в машинах, изолировались от всего. Они стремились вперед, постоянно подбадривая себя, закрывая на серость глаза, зная тем не менее, что она есть и никуда не уйдет. Останется навсегда.

Движение на Ленинградке замерло. В районе Химок, когда до поворота на Шереметьево оставалось совсем немного, поток встал. Очевидная закономерность жизни, где скорость возведена в культ, а разум затуманен принципами и тщеславием. Трассы федерального значения не справлялись с нагрузкой, задыхаясь от наплыва автомобилей. Парадокс. Там, где скорость и своевременность были так необходимы, они совершенно не могли быть. Жизнь текла по какому-то странному сценарию, правка которого была доступна лишь некоему всевышнему нечто, никак не реальным людям. Среди них, человека, имеющего возможность изменить ситуацию в лучшую сторону, казалось, попросту не существовало. Всегда нужно было время, ожидание грядущего порядка. Но только не здесь, не сейчас. Когда-нибудь потом. Может быть, завтра. Или, наверное, никогда.

В одной из машин, застрявших в пробке, такси желтого цвета, марки «Шевроле», на заднем сиденье расположились две подруги. Девушки изрядно нервничали из-за пробки, надеясь как можно скорее попасть в аэропорт.

– Слушайте, – обратилась одна к водителю, – а нельзя как-нибудь объехать пробку?

– По воздуху? – съязвил водитель, не оборачиваясь. Это был мужик неопределенного возраста, изредка поглядывающий симпатичных пассажирок в зеркало заднего вида.

– Нет, ну может как-нибудь? У нас же самолет, – вклинилась вторая.

– Ну а у меня автомобиль. Что я с этим сделаю? Эти уроды понапродавали в кредит, а дороги строить не хотят. Посмотрите сколько их, – он развел руками, отпустив руль. – Ведь даже пять лет назад такого не было. Куда катится мир? Встанем скоро в мертвую пробку, это точно.

Девушки отвернулись – каждая в свое окно. Такси внезапно тронулось и набрало скорость.

– Во, поехали, – одобрительно сказал водитель. – Значит, не все так плохо. Опять какие-нибудь ушлепки цепанулись слегка и стоят теперь на две полосы, ждут ГАИ. Я бы таких штрафовал не по-детски. Прям вот на год бы прав лишал, чтоб неповадно было.

Причины внезапной пробки они так и не увидели. Поток каким-то образом разогнался, стал менее плотным, таксист без поворотника резко перестроился в правый ряд и свернул на Шереметьевское шоссе.

– С вас тысяча восемьсот рублей, – сказал он, подъезжая к терминалу.

– Картой плачу, – сказала одна из подруг.

– Картой, – передразнил водитель. – Картой, так картой.

До вылета оставалось меньше часа. Шереметьево гудело как улей, представляя собой некий шумный Вавилон новейшего времени, где сплелись воедино технологии и примитивные человеческие инстинкты. Массовое скопление людей многих расс и религий всегда сродни какой-то древней структуре общества, где человек сам по себе лишь часть общего. Зажатые в рамки очередей и коридоров, люди принимали на себя диктат закона и новаций, таким образом становясь подвластным системе примитивным элементом, вынужденным подчиняться и бояться.

Одна из девушек, Света, именно боялась. Она боялась опоздать, затем боялась потерять багаж, но больше всего боялась лететь. Этот инстинкт, страх, таящийся внутри, не проявлялся снаружи, но совершенно неприятно щекотал нервы глубоко внутри. Подавая паспорт улыбающемуся клерку, она успокаивалась. Отпуская чемодан по ленте, она успокаивалась. Затем бегом к своему выходу, она забывалась. Таможенник строгий – но улыбается ей сквозь стекло – она успокаивалась. Приветливые стюардессы и стюарды, уверенные, опытные, она успокаивалась.

Света и Маша уселись в эконом-классе на 28 ряду.

– В дютик не успели, жаль, – сказала Маша, севшая у окна.