Любовь Русланова - Умереть не получилось

Реабилитация прошла успешно, но в общей сложности выпасть из жизни пришлось на полгода. С одной стороны, в одиннадцать лет это немного, с другой – в школе меня уже нормально не воспринимали, и это было началом конца нормальных отношений с одноклассниками, с которыми не общалась после школы практически ни дня. Вряд ли кто-то из них сейчас вспомнит свои насмешки над тогдашним «инвалидом». Но сейчас я понимаю, что сильными не становятся – сильными рождаются, а любые испытания даются, чтобы или сломать, или укрепить. Наверное, уже тогда у меня включилась обратная мотивация, которая не самым здоровым образом, но все-таки привела туда, куда привела.

У меня всегда была спортивная семья – у всех были разряды по разным видам спорта, дипломы, медали, достижения. На разном уровне, но спортом занимались все. Для меня изначально было выбрано фигурное катание. Постепенно мои бойцовские качества просыпались, и уже там я делала определенные успехи. Но и сломала себя «успешно». Большое количество тренировок на льду сделало своё дело. Занятия фигурным катанием вылились в простуду органов мочеиспускательной системы.

Как-то внезапно я начала мучить всех окружающих тем, что не могла прожить без туалета более сорока минут. На тренировки мы ездили тогда на другой конец города, и я до сих пор не понимаю, как туда меня умудрялась возить мама со всеми своими многочисленными работами. Но зато я хорошо могу понять ее отчаяние, безысходность и злость, когда на половине пути нам приходилось выходить из метро или судорожно искать на улице хоть какое-то подобие туалета. А надо понимать, что двадцать с лишним лет назад «туалетная» система Москвы была достаточно жестокой, не существовало еще тогда такого разнообразия кафе, салонов красоты и других подобных заведений, куда можно было бы забежать. В какой-то момент все это стало невыносимым, и все стали усиленно думать, что со мной делать. От фигурного катания на тот момент уже отказались, было очевидно, что со льдом у нас не сложилось. За соседней дверью располагалась секция большого тенниса, и я оказалась там.

Недалеко от того места, где тогда жила моя бабушка, на 3-й Парковой улице находился и есть сейчас НИИ урологии, большое известное и хваленое заведение, в котором в том числе и моя бабушка успешно прошла лечение. В нем же было детское отделение.

При первом же посещении у врачей не было никаких сомнений, что меня нужно класть на обследование. Они все говорили о том, что успеть нужно до начала полового созревания. А мне было на тот момент двенадцать лет. Я очень хорошо помню, что меньше, чем через год после одной больницы мне очень не хотелось в другую, тем более, что выглядело здесь все намного хуже – какие-то взрослые мужчины с болтающимися желтыми пакетами, врачи более злые, что ли, или озадаченные. Как-то с переломами, пусть даже позвоночника, было все понятнее.

Оставив меня на лавочке с пакетом моих вещей, мама уехала, как всегда спеша на работу, мне было сказано сидеть и ждать. Мимо проплывало много народу – вечно спешащие врачи и медсестры, мужчины с пакетами, женщины со странной походкой. Приемное отделение было общим, в детское же меня отвели позже. Я же вынашивала единственный план в голове – как бы отсюда сбежать. У меня было немного еды и денег, верхнюю одежду унесли, но ведь можно же было и перебежками скрыться. Остановило меня только непонимание, куда бежать: и из дома, и из любого другого места меня все равно сюда вернут, и какой тогда смысл…

Диагноза как такового не было, и эта больница больше запомнилась мне большим количеством обследований, иногда, на мой взгляд, слишком жестоких в принципе, для ребенка особенно. Но они были нужны, врачи делали свою работу, причем, хорошо и до тех пор, пока не нашли то, что искали.

Уже неоднократно меня водили на рентген и ультразвуковое обследование различных органов, я успела привыкнуть к тому, что это не страшно. Каждый раз по дороге медперсонал вежливо и доходчиво рассказывал, что и зачем сейчас со мной будут делать. Но почему-то не в этот раз. Меня просто попросили не ходить в туалет и сообщить медсестре, когда терпеть уже будет совсем невозможно, но не опорожнять мочевой пузырь. Мне это тогда особых усилий не стоило, зато теперь меня забрали на каталке. Доставив моё тельце к месту обследования, медсестра сказала ждать, пока меня заберет другой доктор. Ой, а как ждать-то, когда я уже еле сижу с полным мочевым пузырем? Обещанного доктора нет, коридор необыкновенно пуст, мне все хуже. Встать я просто боюсь, начинаю визуально искать туалет и строить траекторию побега в него. Не вижу. Все, больше не могу, встаю и собираюсь идти просто куда-нибудь. Ровно в этот момент открывается большая железная дверь, и оттуда выходит мужчина-врач, который с удивлением задаёт мне вопрос: