Любовь Русланова - Умереть не получилось

Скорая помощь, мигалка, сирена, не помню, кто был рядом, так как сознание все с большей скоростью меня покидало. В карете скорой помощи ужаснула маска, которая была призвана меня спасти, но от нее так язвительно несло резиной или чем-то еще, что казалось, что на меня ее надели, чтобы убить. Была ночь, и, видимо, не все нужные мне тогда врачи были на местах. Пока их искали, я отключилась совсем.

Следующее, что помню, причем, так, как будто я смотрела на все это со стороны (сейчас меня это пугает – известно, что так бывает уже после смерти): пять-шесть взрослых мужчин стоят над маленькой раздетой девочкой, лежащей на кушетке посреди большого полутемного зала, и оживленно обсуждают план действий. Кажется, тогда же был сделан и рентгеновский снимок моей спины, не помню. Мужчины спорят, голоса завышенные, периодически звучит это пресловутое «времени нет». Быстрыми движениями они спасают девочку: кто-то тянет, кто-то дергает, кто-то держит. И запомнился последний в ту ночь вывод: «на растяжители, килограмм по пять на плечо минимум на месяц». Тогда это показалось каким-то страшным приговором. По сути, во многом так и было.

Жутко прозвучал диагноз: компрессионный перелом позвоночника, четвертый-пятый позвонки грудного отдела с зажимом нервных окончаний, в том числе отвечающих за дыхательный процесс. Суть компрессионного перелома заложена в самом его названии – позвонки смещаются из своего обычного положения, сжимаются друг с другом, и каждый из них перестает полноценно отвечать за свой функциональный участок. Нервные окончания между позвонками зажимаются или в отдельных случаях деформируются.

Кажется, мне все-таки что-то вкололи или увеселили ужасной резиновой маской, потому что следующее, что я помню, – это уже палата, ясный день и мое совсем необычное положение. Наклон кровати – примерно тридцать градусов, голова – наверху, ноги – внизу. Почему не съезжала вниз? На каждое плечо прикрепили по массивной жесткой петле, к которой были подвешены железные грузы, в свободном режиме опущенные вниз к полу. Вся конструкция была призвана растягивать мой позвоночник и возвращать его в исходное положение. Никаких поворотов, для отдыха редко и ненадолго можно было перевернуться на живот. Положения на боку, полулежа, сидя – под страхом смерти. В туалет возможно было ходить только в судно, помыться с помощью кого-то, лежа на каталке, питаться с еле приподнятой головой. И это все в одиннадцать лет, когда до спокойной юношеской подвижности еще было далеко.

Окружали меня девочки моего возраста или чуть старше. Все они носили гипс, но при этом были подвижны и достаточно дееспособны. Мне же уже тогда казалось, что жизнь моя остановилась. В голове мелькал миллион вопросов: как же учеба, спорт, домашняя работа? Как можно пролежать неподвижно целый месяц? А там еще что-то говорили про полугодовой период восстановления и реабилитации, в который совсем, ни при каких условиях не разрешалось просто сидеть, так как нагрузка на позвоночник в этом положении максимальная.

Находясь на перепутье между возрастом ребенка и подростка, я с трудом приучила себя ходить в туалет в вечно холодное эмалированное судно, после чего еще каким-то необъяснимым мне сейчас образом проводила ритуалы элементарной гигиены. Самым страшным было «наделать больших дел» и попасть в перерыв работы санитарок, когда вынести всё это было некому. Дети жестокие, поэтому от соседок по палате помощи я не ждала никогда. А вот пакостей – за милую душу. Ну, не способны дети проживать достойно взрослые проблемы.

Это я понимаю сейчас, тогда же этот день стал знаковым и запомнился на долгие годы. Кажется, я до сих пор помню, какая в тот момент передача шла по телевизору, звуки из которого доносились из общего коридора. Я стала старожилом в своей палате, даже со сложными переломами никто из моих соседок не задержался дольше двух недель. И вот в какой-то момент меня окружили барышни старше меня, к которым приходили мальчики, преимущественно по вечерам. Девочки готовились, красились, ждали. Мое же неповоротливое, да и никому не видное под одеялом тело специальной подготовки не требовало. Чистота моих волос и всего прочего зависела от частоты посещения меня родственниками, мытье происходило только с их помощью в положении лежа на каталке.

Точного времени встреч противоположных полов никогда не было, это происходило просто после ужина. Почему в тот вечер я об этом мероприятии забыла, не знаю. Возможно, потому, что единственное разрешенное для сна положение на спине не позволяло нормально спать. Бессонница и по сей день – одно из самых неприятных для меня явлений, несмотря на то, что она не причиняет физической боли. Приходило много разных мыслей, преимущественно невеселых, видимо, в силу ночного времени. А еще по ночам увозили умерших детей. Это было дважды, но этих впечатлений хватило на всю жизнь. После таких ночей я могла непроизвольно заснуть и среди дня, и вечером, как только этого требовал организм. Видимо, в тот вечер на какое-то время я так и отключилась.