Любовь Гайдученко - Увидеть Париж и умереть…

Несостоявшийся финал

Кап-Кап-Кап. Это капает чужая кровь, Которая медленно, по капле, попадает в мой истощённый организм. Мой организм не хочет жить. Последние дни он вытворяет чёрт знает что. Я не могу стоять и тем более – ходить, падаю.

Я уже больше десяти лет веду необычный для нормального существа образ жизни. Нормальные люди долго так не выдерживают. Они, как правило, погибают. Видимо, настал и мой черёд.

Да и годы ведь не стоят на месте. Я – страшно подумать! – разменяла уже шесть десятков, покатилось на седьмой! И, может быть, это и к лучшему, что предел моей жизни должен наступить уже сейчас, а не в восемьдесят или в девяносто. Я пока ещё вполне в своём уме и владею собой, могу как-то повлиять на ситуацию, вообще на всё, что со мной происходит. А что могут старики? Да ничего! Мне почему-то всегда страшно на них смотреть, я испытываю ужас при виде беспомощной старости, при виде этих сморщенных существ с младенчески чистыми глазами. Но так же, как я не заметила, как из молодой женщины превратилась в пожилую тётку – так и моментально подкрадётся кошмар, которого я боюсь больше всего на свете: старость.

Впрочем, мне, кажется, это совсем даже не грозит… потому что я вот-вот откину коньки. Ощущения совершенно жуткие. Сердце работает, как какой-нибудь бур, которым пробивают асфальт. Этот дикий грохот уже много дней стоит у меня в ушах, я от него просыпаюсь, и мне кажется, что это происходит не внутри меня, а где-то за окном, на дороге. Как мне объяснили те врачи, которые первыми пришли мне на помощь, я совершенно обескровлена, и сердце работает вхолостую. Ему нечего перекачивать, и оно трепыхается без всякого ритма, и в любую минуту может остановиться.

До этого времени я была практически здоровым человеком. Медицину терпеть не могла и никогда не обращалась к врачам (если не считать того, что пару раз меня приносили на носилках и сразу водружали на операционный стол, но это было так давно – больше тридцати лет назад, всё это уже начисто погребено под руинами моей памяти. Я не люблю вспоминать не только плохое, но и хорошее, я так устроена, что всегда живу настоящим – и никогда прошлым).

Но последняя зима поставила точку в моём твёрдом убеждении, что я всегда буду здоровячкой-сибирячкой и что мне не страшен ни один чёрт. Как бы не так! Как верёвочке ни виться… Наверное, самую главную роль сыграли в этом стрессы, а их у меня было ой как немало! Конечно, можно ко всему относиться философски и, когда тебя жизнь бьёт по морде, внушать себе: «Такова жизнь! Её не переделаешь!» Но ведь не получается! Сначала предательство самого близкого человека, два года беспрерывных страданий, меня трясло, а по ночам я не могла спать, потому что стоило мне заснуть, как меня начинали терзать кошмарные сны, которые не снились мне никогда ни до, ни после.

Потом меня черти понесли на другой конец планеты, в страну, которая вызывала у меня невероятную идиосинкразию всем своим мещанским духом – там всё было подчинено тому, что я всю жизнь презирала, там был культ материального, торжество победившего обывателя-потребителя. А я была человеком из царства Духа, ублаготворение плоти всегда было для меня по сравнению с его чистыми радостями (кто этим живёт – тот меня поймёт!) совершенно ничтожным и незначительным занятием.

И вот когда я почувствовала, что моя психика начинает давать серьёзные сбои, и что моё полное неприятие этой страны забивает все остальные мои чувства и эмоции, я под каким-то надуманным предлогом просто сбежала оттуда, из этого благополучного рая, в мою такую неблагополучную и ужасную страну, к своим родным мутантам, выродкам, отморозкам, маргиналам и хамам… Ведь там я вдруг поняла то, чего не понимала никогда: что я глубоко русская и люблю свою Родину… А весь мир мне, как сказал Пушкин – чужбина (а может быть, я и под всем остальным могу свободно подписаться – «всё те же мы – нам целый мир чужбина, Отечество нам Царское Село» – в молодости я провела чудные лето и осень в этом святом для русских людей месте, с человеком, который был просто уникален, таких сейчас просто не существует в природе – они вымерли, как динозавры, как последние могикане великой русской культуры).

Потом ещё много чего было – и две страшных морозных зимы без денег и без дров в заброшенной деревне, где я была совершенно одна, и многочисленные смерти друзей и близких… Но доконала меня именно последняя зима, я это знаю точно.