Любовь Гайдученко: Увидеть Париж и умереть…

Но как часто она превращалась в чудовище, готовое погубить миллионы людей, и этот замечательный орган совершенно им не помогал! Стихия, разбушевавшись, сметала на своём пути всё – все жалкие человеческие приспособления, которые они придумывали, чтобы остановить безжалостную мать-убийцу!!!

Помимо каверз природы человек сам ещё подбавлял масла в огонь, своими действиями провоцируя её на разрушительные выходки. А сколько гадостей он способен был преподнести ближнему своему! И часто это было вовсе не потому, что существовала такая насущная необходимость – нет, просто человек был так устроен, что о так называемом гуманизме вспомнить иногда, к случаю, хотелось, но суть, суть была тщательно скрываемой и замаскированной: если в Африке до сих пор существовали племена каннибалов, то абсолютно всё человечество рассматривало ближнего своего только как предмет для употребления, естественно, не прямого, в пищу, а существовало много разных способов извлечь пользу из существования множества соплеменников, при этом подав акт какой-то сугубо личной корысти как якобы высшее благодеяние, которым ты очень хочешь осчастливить всех от мала до велика.

Так что природа преуспела, когда наделяла человека этим самым необходимым для жизни в обществе себе подобных качеством – лицемерием, иначе он просто не смог бы общаться с такими же, как он…

Я не была по жизни тонким психологом, но некоторые вещи, характеризующие человеческую породу, уж слишком лежали на поверхности, не заметить это было трудно.

Как правило, все поползновения тех, кто имел со мной дело, сводились к примитивной цели: извлечь из нашего общения сиюминутную выгоду. Посмеявшись про себя, я быстренько пресекала этих наивных любителей найти дураков, за счёт которых можно было неплохо и комфортно устроиться.

Но когда я осталась практически на улице, вот тут-то я и хлебнула горюшка. Мне пришлось вдоволь «насладиться» обществом таких людей, к которым я раньше и близко бы не подошла! И не потому, что была заносчивой и считала себя умнее всех. Наоборот – с детства мои близкие всегда сокрушались, что я, как они выражались, «простодырая», и обмануть меня может любой: я не могла допустить, что человек мне лжёт. Сама я врала только для того, чтобы не расстраивать свою бабушку, но моё враньё было таким неумелым, что бабушка быстро просекала мои жалкие попытки скрыть от неё то, что могло бы её огорчить, и получалось ещё хуже…

А тут… жить-то было негде, я не могла позволить себе опуститься на дно, подобно многим несчастным грязным вонючим товарищам, уныло бродящим по просторам нашей необъятной Родины в её последние кошмарные два десятка лет победившего капитализма. И приходилось проситься на постой к людям, которые, конечно же, брали меня к себе отнюдь не из жалости и не из альтруизма. Соображения у них на этот счёт бывали разные. Пока я чувствовала себя ничего себе и выглядела на свои года, они вовлекали меня в свою жалкую действительность, заставляли заниматься уборкой своих убогих комнат и вообще принимать самое непосредственное участие в своём гнусном бытии. Их жизнь проходила бессмысленно: они жрали, пили, спали, ругались… Как они были мне противны вместе с их помоечными предметами обстановки (когда у меня было много денег – был такой недолгий период в моей жизни! – я такое дерьмо выкидывала на помойку без жалости и сожалений, а эти ублюдки даже боялись быть обворованными, вот смех и грех-то!!!)!

Теперь, я думаю, всем было понятно, что я была уже совершенно ни на что не способна. Тем более, на какие-то длительные физические усилия. Это было просто написано на моей физиономии, про такие говорят: «краше в гроб кладут». И мне оставалось одно: помирать под забором. Выхода из этого жуткого тупика я не видела никакого…

Нет, не горела я желанием принять мученическую смерть! Да и никакую другую тоже… С другой стороны, меня ведь не спросят.

Однажды мне пришлось побывать в крематории (хоронили знакомую старушку). Меня попросили зайти вовнутрь и что-то там узнать. Когда я шла назад, я слегка заблудилась и стояла, раздумывая, в какой же стороне выход. Вдруг открылась дверь, из которой вышел пьяноватый служитель. А за ним я увидела помещение, состоящее из множества полок, на которых в разных позах лежали голые трупы. Как чемоданы. Меня это зрелище почему-то оскорбило до глубины души. Я ещё была сравнительно молодая, лет тридцати с небольшим (дочери было четыре года). И всегда считала, что человек – это нечто уникальное, можно сказать, исключительное явление для Вселенной. А тут… как мешки с картошкой…