Эля Джикирба - Лиловый рай. Книга вторая

– Какой ты медленный, Мануэль, – по-прежнему хмурясь, крикнул он с высоты. – Ползёшь, как та самая улитка. Ты ведь тоже потерял свой домик? А где твой внутренний голос, Мануэль? Он бросил тебя, и только я рядом с тобой! Поспеши, Мануэль! Поспеши!

– Я иду, мой ангел, я здесь, я с тобой, – заверил ангела падре Мануэль, пытаясь восстановить сбившееся во время подъёма по лестнице дыхание.

Он пробрался мимо тугого колокольного бока к арочному пролёту, с которого открывался красивый вид на город, взобрался на служившую звоннице ограждением перекладину и, не раздумывая, спрыгнул с неё, но вместо того чтобы взлететь, подобно птице, стремительно понёсся вниз и с гулким звуком распластался на каменной плоти площади под истошный крик коротавшей время в ожидании покупателей продавщицы цветов.

Где ты, мой ангел?

Почему оставил меня?

Гибель падре Мануэля и доньи Кармелиты шокировала город. В местном муниципалитете был создан комитет по организации похорон, на площади толпились люди, а место гибели падре пришлось оградить специальным забором, стремительно обросшим многочисленными цветами, свечками, ладанками, иконами и фотографиями. Падре Алваро после краткого общения с Ньето в переговоры ни с кем не вступал. Но не только потому, что получил строгое предупреждение от начальника полиции о том, что должен молчать, как молчат рыбы в далёких, никогда не виденных им морях и океанах, но и попросту из-за нехватки времени.

Службы в церкви шли почти беспрерывно.

В самой мэрии тоже кипели страсти. И причиной оказался, как ни странно, порядок похорон падре Мануэля и доньи Кармелиты.

Поначалу всё шло мирно. Комитет принял решение проводить падре Мануэля в последний путь скромно и похоронить его в отдельном месте, как и подобает хоронить самоубийц. В том, что падре Мануэль убил себя после того, как задушил донью Кармелиту, не сомневался никто, включая прокурора Лопеса, да и причины, побудившие священника к столь радикальным шагам, ни у кого не вызывали сомнений. Все понимали, что перенёсший недавно тяжёлый нервный срыв падре Мануэль убил донью Кармелиту потому, что не выдержал её болтовни, а когда убил, то раскаялся и, как и положено благочестивому человеку, трагически свёл счёты с жизнью. Как бы ни скорбели о падре Мануэле жители города, церковные догмы надо было соблюдать, а значит, следовало предать земле его тело в специально отведённом месте, но не за оградой, как предлагал судья Моралес, а подле неё, на внутренней стороне, то есть на территории кладбища.

Казалось, всё было обговорено, и мэр Родригес уже хотел распустить комитет, как уже принятому решению неожиданно воспротивился начальник полиции.

В своей традиционно лаконичной манере Ньето объяснил присутствующим, что максимальное соблюдение тайны смерти как доньи Кармелиты, так и самого падре – в их общих интересах и что надо будет обставить трагедию как попытку падре Мануэля изгнать вселившихся в донью Кармелиту бесов, поэтому хоронить его как самоубийцу категорически нельзя.

– Вы хотите представить сумасшедшего героем? – брезгливо поморщившись, спросил мэр Родригес. – И это тогда, когда город переполнен слухами?

– Вот и опровергнем их, – коротко ответил Ньето.

– А на колокольню кто его потом загнал? Те самые бесы, которых он предварительно столь успешно одолел? – поинтересовался судья Моралес.

– Они и загнали, – не моргнув глазом, ответил Ньето. – Бесы, я имею в виду.

– Ах, бесы… – иронически хмыкнул судья.

– Есть иные предложения? – поинтересовался Ньето. – Или кто-нибудь здесь может оспорить мои доводы? Это же народ. Он ждёт ответа от власти. Официального ответа о судьбе их любимого священника.

– Похоже, с моим мнением тут никто не считается, – подал голос прокурор Лопес. – Но даже если это так, я его выскажу. Вы решили поиздеваться надо мной? Это я вам говорю, наш многоуважаемый начальник нашей многоуважаемой полиции. Вы собрались хоронить нечестивца и убийцу моей жены как героя?

– Вам, видимо, позарез хочется заполучить сюда комиссию по расследованию? – парировал Ньето, стоя в центре кабинета прямо напротив утонувшего в большом неудобном кресле прокурора. – Достаточно одной журналистской заметки, чтобы начался шум. И вообще, скажите спасибо, Лопес, что Интернет в нашем городишке пока востребован лишь извращенцами. Вы собираетесь похоронить падре Мануэля как самоубийцу в городе, где все любили и уважали его и, наоборот, прятались кто куда при встрече с вашей супругой? Вы видели цветы и свечи на площади? Если нет – советую посмотреть. Оставьте для речей в суде ваши изысканные словосочетания, а мы в это время подумаем, как обрубить все концы. За вас и вместо вас подумаем, между прочим.