Эля Джикирба - Лиловый рай. Книга вторая

– Приветствую и благословляю вас, дети мои, – произнёс падре Мануэль и, не обращая внимания на ступор, настигший падре Алваро при его появлении, осенил его и женщину крестом и с выражением благостного всепрощения на лице направился в сторону алтаря.

Очнувшись от столбняка и забыв о крестьянке, падре Алваро бросился следом.

– Как я счастлив, как я счастлив, – повторял он, заглядывая в лицо падре Мануэлю. – Вы выздоровели, падре Мануэль, вы выздоровели, как я счастлив!

Следом подошла сильно смущавшаяся крестьянка. Падре Мануэль положил руку на склонившуюся перед ним голову и исполненным благодушной кротости голосом произнёс приличествующие моменту слова:

– Дщерь моя, да благословят тебя святой Франциск, святой Иуда и все святые угодники. Ты, я вижу, приехала издалека? Иди в исповедальню, брат Алваро выслушает тебя.

Крестьянка послушно засеменила к исповедальне, а падре Мануэль добродушно кивнул продолжавшему кланяться падре Алваро.

– Я рад, что ты здесь, – сказал он, жестом останавливая беспрерывные поклоны падре Алваро. – Мне одному всё сложнее управляться с делами, а Господь не терпит ни лености, ни суеты, посему твоё появление воспринимаю как знак свыше, ибо всё, что делается, ниспослано Им как испытание, а нам, убогим, остаётся лишь распознавать знаки Его и уметь читать их.

Он помолчал и, назидательно подняв палец, завершил монолог и перекрестился.

– И подчиняться воле Его. Амэн.

– Амэн, падре, – послушно закивал падре Алваро, хотя в душе мечтал совсем о другом – поскорее вернуться в свой приход.

Донья Кармелита находилась в церкви уже третий час, и всё это время падре Мануэль упивался непривычным состоянием пустоты и лёгкости, вызванным наступившей внутри его измученной головы тишиной. Замолчали наконец все: и ангел, надёжно спрятанный в глубины комода, и голос, всегда так некстати вылезавший из недр подсознания со своими замечаниями, и проросшие колючим частоколом суждения о собственной ничтожной роли в окружающем мире.

Как же сильно ранилась душа падре об их острые шипы!

Ему казалось, что он любит донью Кармелиту и даже любит всех остальных. Благодарение Господу и Пресвятой Деве, ведь это именно они, все эти люди, вернули ему душевную благодать.

Молись, Мануэль, молись!

– …И с тех пор, как донья Тересита заболела, Гонсало Гуттьерес не просыхает. Говорят, что он поколачивает свою жену! Бедняжечка! Она, конечно, всегда была грубоватой, но ведь это не повод, чтобы распускать руки! Мой дорогой Паблито тоже иногда может выпить м-а-а-аленькую рюмочку, ну иногда и две рюмочки, но чтобы лезть потом в драку? Нет, даже представить это невозможно! Как же люди живут в таких условиях, ума не приложу, а ведь они потеряли обоих сыновей! Интересно будет посмотреть на них, когда Мигель Фернандес отнимет малыша гринго, а он грозится это сделать и будет прав, ведь сеньоры Тереситы уже нет в живых, а Инесите и Гонсало с Мигелем Фернандесом нипочём не справиться. Даже её родственник, – тут Кармелита понизила голос до шёпота, – дон Ласерда, я про него сейчас говорю, – даже он не сможет им помочь. Да и кому они нужны после смерти сыновей, два неудачника!

– А что отрок? – не выдержал падре Мануэль.

– Отрок сидит дома и горюет. Говорят, даже не выходит из комнаты. Я и говорю, что Мигель Фернандес хочет его усыновить, чтобы забрать из дома, где для него сложилась нежелательная аура. Это его жена всем рассказала про ауру. А почему бы и нет? У него-то только одна дочь. Разве это правильно – родить мужу только одного ребёнка, даже не наследника, вот у меня по этому поводу…

Падре Мануэль привычным жестом остановил поток красноречия доньи Кармелиты и решительно перевёл разговор.

Только не думать ни о чём. Особенно о… Так! Не думать ни о чём… ни о ком… И пусть она уже заткнётся! Да! Не думать!

Он повернулся и пошёл в ту сторону, где располагались кельи, и продолжавшая беспрерывно говорить донья Кармелита поспешила следом. Внезапно, как бывает, когда вспоминаешь некую очень важную вещь, падре остановился и чтобы избежать неминуемого падения из-за внезапно возникшего препятствия, донья Кармелита инстинктивно схватилась за него.

Цепкие узловатые пальцы, схватившие падре за плечи, показались падре щупальцами, которые потянулись к нему, обхватили плечи, сжали горло, заползли в рот и полезли через глаза, а сама донья Кармелита превратилась в охваченную жаждой убийства дьяволицу. Её глаза выпучились и налились кровью, на голове выросли острые козлиные рога, рот ощерился, как у пираньи, и оттуда вывалился длинный, раздвоенный, как у змеи, язык.