Олег Лукошин - Владелец тревожности. Роман

Почерневшая от времени избушка на отшибе казалась наиболее ужасной среди всех монстров. Некоторые из них были ветхими, гнили, как и эта, но былая прочность, основательность угадывались в них и сейчас – монстры ещё ждут, монстры не прочь восстать однажды из пепла, вознестись в вышину, обрести прекрасную веру в сущее – лишь получи они верный к тому знак. Этот же был безнадёжен. Разочарование его было полнейшим и бесповоротным. Он врылся наполовину в землю, осунулся, покосился, превратившись в нечто бесформенное, уродливое и омерзительное. Избушка держалась на честном слове, – один могучий порыв ветра наверняка превратил бы её в прах, но ветер уже не тот сейчас, он больше не рискует закручиваться в смерчи, а потому прогнившие брёвна ещё держатся.

В нескольких метрах от избы начинается откос. Косой забор обозначал земельные владения монстра. Стоявшая у забора баня едва возвышалась над землёй. Могло показаться, что тут просто закидали досками яму. Но баня была рабочей: в ней имелась дверь и окно, внутри стояла скамья и выложенная шершавым булыжником печь. Кроме бани в огороде имелся покосившийся улей, один-единственный и вроде бы с пчёлами, несколько кустов малины, несколько стволов яблони и терновника. От бани к противоположной стороне забора вела тропинка. Она упиралась прямо в незакрывающуюся калитку.

Несмотря на заброшенность и ветхость, присутствовала в осанке этого дома

и некая гордость, а презрение к окружающему – оно также фиксировалось здесь – казалось правдоподобным и искренним. То была гордость беспросветности, презрение отчаяния – к не уяснившим ещё собратьям, что всё окружающее – тлен. Презрение, понявшего это. Понявшего и смирившегося.

– Вадим! – раздался в окно избушки стук. – Ты дома?

Человек, лежавший на кровати, не пошевелился. Он смотрел в потолок. Там, в самом его центре, красовался крюк для люльки. Был он массивен и на вид крепок. Люльку не подвешивали к нему несколько десятилетий, и потому выглядел он сейчас одиноко и жалостливо.

– Вадим! – повторился стук.

Человек не шевелился. В избе было натоплено, – за задвинутым засовом печки потрескивали дрова. Посередине кухни на шатком табурете стоял таз с грязной водой. Электрический чайник, алюминиевая кружка, стеклянная банка с ложками и ножом, а ещё несколько коробков спичек – всё это заполняло самодельную полку рядом с печью. Старые газеты валялись на полу. В самой комнате было чисто: кроме кровати здесь имелся стол с двумя стульями и древний комод с отлетающей полировкой. Дверь справа вела в соседнюю комнату. Мебели здесь было еще меньше: кровать, крохотный стол и книжный шкаф с дюжиной потрёпанных книг. Где-то в углу таилась покрытая пылью радиола – её не включали уже многие годы.

– Вадим!.. – снова раздался голос, и сейчас со всей определённостью можно было установить, что был он женским. Звучал он уже не столь уверенно. – Нет его что ли…

Человек шумно выдохнул и приподнялся. Пружины жалостливо скрипнули, он свесил босые ноги, нащупал ими тапки и встал. Подойдя к окну, перегнулся через стул и открыл форточку.

– Дома всё же … – сказала ему вместо приветствия женщина.

– Угу, – отозвался он носом.

Женщине было под пятьдесят. Она улыбалась, выставив напоказ два ряда железных зубов, заполнявших всю левую половину её рта. Улыбка от этого казалось неприятной.

– Держи, – протянула она ему трёхлитровую банку с молоком, закрытую грязной крышкой с трещиной на краю.

– А, молоко … – отозвался Вадим, принимая банку.

Разогнувшись, он поставил её на стол, потом несколько минут вяло шарил глазами по избе. Вспомнив что-то, высунулся в окно опять.

– Маш, – сказал женщине, – я ведь разбил вчера банку.

– Из под молока? – сморщилась та. – Мою?

– Ага.

Она всплеснула руками.

– Ну, блин! Спасибо тебе большое!

– Случайно получилось, – буркнул Вадим.

Мария недовольно качала головой.

– Я заплачу, – сказал Вадим. – Сколько банка такая стоит?

– Понятия не имею, – пожала плечами женщина. Их ведь не продают просто так.

– Ну, десять рублей она стоит?

– Не знаю.

– Сорок рублей если я тебе дам: тридцать за молоко и десять за банку – нормально будет?

Мария, продолжая качать головой, цокала языком.

– Не знай, не знай… Не продают такие банки.

– Ладно, – сказал Вадим. – Пятьдесят рублей тебе дам.

Он сделал несколько шагов к комоду, открыл дверцу и, пошарив в нём, вновь вернулся к окну.

– Вот, на, – протянул женщине деньги.