Катя Райт: Прерванное молчание

Проблема была в том, что со времени своего ареста Эрик не произнес ни слова. Как мне рассказала потом Дороти, сначала они подумали даже, что мальчик был немым, но после того, как он в самых жестких выражениях послал подальше офицера, попытавшегося развернуть его, схватив за плечо, версия о неспособности говорить была отвергнута. Тем не менее, больше ничего Стоун не сказал, и по сему, никто не мог адекватно истолковать его действия. Странным мне показалось и то, что его мать наотрез отказалась выступать в суде, сославшись на то, что она не обязана свидетельствовать против своего сына. Она даже не явилась на слушание! Хотя, подумал я, для матери это, должно быть, удар, с которым невозможно смириться, боль, которой невозможно посмотреть в глаза.

– Как тебя угораздило вляпаться в такое дело? – Спросил я Дороти, когда она снова позвонила.

– Ты же знаешь, Фрэнк, кроме меня за него никто бы не взялся.

– Ну и что! Он же убийца!

– Когда я его увидела в камере, в наручниках, мне вдруг стало его так жаль, и я согласилась, – говорила она. – Конечно, тогда я еще не была полностью в курсе дела, но все равно мне стало его жаль.

Я не мог понять Дороти. Она – и я знал это – всегда была добродетельной и старалась видеть хорошее даже там, где его было совсем мало. Но здесь, в этом парне, по-моему, не было абсолютно ничего. Довольно странным было и то, что Дороти забыла выслать вместе с файлом фотографию этого малолетнего убийцы, но я отлично мог представить себе, как он выглядел. Мне приходилось сталкиваться с психически неуравновешенными жестокими подростками, и все они, как правило, выглядели отталкивающе. Как говорит моя жена Элизабет, хочешь – не хочешь, а твоя душа всегда будет отражаться на твоем лице. И действительно, я никогда не встречал подонка, который бы выглядел более или менее привлекательно, или маньяка, глядя на которого можно было бы умиляться его очаровательной улыбке. Черная душа всегда выливается в уродливое лицо, если только ваше имя не Дориан Грей и на чердаке у вас не стоит мистический портрет.

Дочитав дело Эрика Стоуна до конца, я решил как можно скорее разделаться со всем негативом, который оно принесло в мои мысли. Почему-то я был уверен, что смогу поставить диагноз и поспособствовать тому, чтобы этот парень содержался в как можно более строгих условиях.

Через пару дней я выехал в клинику Святого Иуды, которая располагалась недалеко от Джерси. Дороти и доктор Мэтьюс, лечащий врач Эрика, очень обрадовались моему приезду. Мы немного поговорили о непростом случае, которым, без сомнений, являлся Стоун, и Дороти выразила искреннюю надежду, что мне удастся поставить точку в этом деле, ведь до шестнадцатилетия Эрика оставалось чуть менее полугода.

Когда я вошел в комнату с белыми стенами и огромным зеркальным стеклом для наблюдений, Эрик уже был там. Он сидел на стуле, опустив голову. Пряди темных, почти черных, волос спадали на лоб. «Здравствуй, Эрик», – сказал я, присаживаясь напротив. Стоун посмотрел на меня, но ничего не ответил. Как только он поднял голову, я чуть не захлебнулся собственным удивлением и не смог сдержать хриплого кашля. Я ожидал увидеть монстра с лицом, обезображенным безумием, лицо же этого мальчика было на удивление приятным, если не сказать большего – Эрик Стоун, жестокий убийца родного отца, был красив. Да, надо было это признать, и я готов был убить Дороти и Мэтьюса за то, что они не предупредили меня. От неожиданности я даже на секунду позабыл, кем был этот парень. Еще одной деталью, которая, признаюсь, сбивала меня с толку, было то, что этот подросток совершенно не походил на обезумевшего хищника. Эрик, скорее, был похож на загнанного волчонка, который попал в капкан и не знал, что ему делать. В первые мгновения, пока он смотрел на меня своими большими серо-зелеными глазами, я даже подумал, что произошла ошибка, и обвинения, выдвигаемые против него, ложны. Но я быстро взял себя в руки, вспомнив материалы дела и многочисленные фотографии места преступления. Однако все это не вязалось с тем взглядом, который был направлен прямо на меня: вместо ожидаемой жестокости и ненависти я видел в нем только страх. Преодолев минутное замешательство, я представился:

– Меня зовут Фрэнк Миллер. Я здесь, чтобы помочь тебе.

Это была стандартная фраза, поэтому она ровным счетом ничего не значила, и я продолжил. Ты понимаешь, почему находишься здесь? Ты осознаешь, что уже совсем скоро тебе придется предстать перед судом? Ты знаешь, кто твой адвокат? Ты отдаешь себе отчет в происходящем? Ты знаешь, какое сегодня число, месяц, год? Как давно ты здесь? Почему ты не хочешь ни с кем разговаривать? И еще десятка два вопросов, которые так и оставались без ответа. Эрик лишь продолжал смотреть на меня, медленно дышал и все время кусал нижнюю губу.