Нэлли Журавлёва - Соло под аккомпанемент белой флейты

Снова вспомнилась Наташа, ее способность смущаться, покрываясь нежным румянцем на скулах, раскосые оливковые глаза, опушенные не накрашенными ресницами. Вероятно, кому-то она будет хорошей женой – чудный романс, посвященный ею Пушкину, она пела с таким чувством, с таким состраданием великому гению, что верилось в то, что она способна быть «женою нежной, подругой, матерью, сестрой» , великой русской женщиной-жертвенницей. Другую бы только музыку к этому романсу. Может, Костик уже «развернулся»?

«Скинуть бы лет десять-пятнадцать, – мелькнуло в голове, – попытать бы еще счастья! Увы, эта радость уже не для него, – поезд ушел». Он испытывал отвращение к неравным бракам. Возможно, это тянулось из детства.

Зорину не исполнилось еще и пятнадцати лет, когда его отец вдруг ушел из дома. Мать рвала на себе волосы, плакала ночами, ходила по бабкам-ворожеям, чтобы отворотить отца от соперницы.

Однажды Зорин увидел эту соперницу. Он ехал в трамвае. Народу было не очень много. Собираясь выходить, он вдруг увидел, как на задней площадке двое, обнявшись, тянули зубами одну конфету, каждый на себя. То было время строгих нравов, и такая сцена в городском транспорте, была не просто вызывающей. Будь в трамвае дружинники, этим двоим точно бы несдобровать. Он – седеющий, грузный мужчина, она – пигалица. Мужчина был его отцом.

В другой раз Зорин увидел эту пару на танцплощадке, в парке: отец, тряся животом, выползшим из-под ремня, пытался выдавать шейк, пигалица перед ним вилась змеей. Зрелище было не просто неэстетичным, Зорину оно казалось отвратительным. Он пулей вылетел с танцплощадки: было стыдно и гадко, казалось, все знают о его позоре, все тычут в него пальцем.

«Так что скидывай, не скидывай годы, а наступает новая эра, в которой ты – почти ископаемое, и такие девочки, как Наташа, не для тебя, уважаемый Вилен Захарович, – резюмировал внутри себя Зорин, – и Костик Вайсер вправе не скрывать своей любви к такой красавице». Как бы Зорин не холил, не лелеял свое протеже, но острый коготь ревности царапнул его по сердцу: заявляли о себе отцовы гены.

Первое знакомство Зорина с Костей состоялось на областном смотре молодых талантов. Зорин был председателем жюри. График смотра был очень жестким, работа жюри – напряженной: среди огромного количества юных дарований, в основном из музыкальных школ районных городов, трудно было отдать кому-либо предпочтение. Но, безусловно, всех покорил тринадцатилетний пианист и композитор из областной музыкальной школы-десятилетки при консерватории – Костя Вайсер. Играл он вдохновенно, а его исполнительское мастерство, юный возраст, и техника исполнения никак не укладывались в голове. Его собственные музыкальные сочинения вмещали в себя такое богатство эмоций, какое, пожалуй, не у всякого классика обнаружишь.

С тех пор прошло без малого десять лет. Костя стал дипломантом и лауреатом многих престижных конкурсов, учился в консерватории на композиторском отделении. Все эти годы Зорин не только не терял Костю из виду, но они, можно сказать, подружились, и Зорин в душе гордился Костиным доверительным отношением к нему. Он наблюдал не только творческий рост Кости Вайсера, не только становление его, как личности, но и пожар его первой любви, его пылкую, неуемную любовь к женской красоте. Часто Зорин пытался остудить его страсть, боялся, что сгорит этот красивый мальчик, и пропадет необыкновенный, божественный дар музыканта. Так было до того, как появилась Наташа. Зорин, не мог признаться себе, что после того отношение к Косте помимо его воли менялось.

Наташа, выросшая, если не в неге, то в атмосфере любви и сюсюканья окружающих вокруг нее, как возле красивой, но хрупкой куклы, которой можно лишь любоваться издали, но не брать в руки, чтобы нечаянно не разбить, с детства привыкла к осознанию своей избранности.

О неге не могло быть речи: бывшая держава, ставшая страной олигархов, бросила свой народ в пучину бедности и еще хуже – нищеты, а семья Калистратовых к тому же была брошена еще и главой семьи, который худо-бедно, но раньше мог содержать ее. Калистратовы были обречены на полунищенское существование: учительского жалованья Серафимы Степановны, к тому же не всегда выплачиваемого, едва хватало на оплату жилья и на лечение постоянно болеющего маленького Димочки.

Честь и хвала Серафиме Степановне, что она не дала поселиться в доме унынию, хандре и раздражительности, зато постоянно витал дух мечты. Этот дух в сочетании с сознанием того, что необходимо трудиться, развил в Наташе здоровое стремление к осуществлению намеченной цели.