Татьяна Столбова: Отель «Прага»

В результате всех усилий Эрнесто, в пестрой попугайной одежде, с золотой цепью на шее, золотым дутым браслетом на правом запястье, золотыми перстнями на пальцах, с напомаженными, крашеными в иссиня черный цвет, зачесанными назад волосами умеренной длины, с вьющимися кончиками, был похож на педика, коим в действительности не являлся, и на людей незнакомых производил обратное желаемому впечатление.

Его шизофреническая натура со склонностью к мгновенным перепадам настроения живо откликалась на все, что касалось общественной жизни. Он хотел быть, участвовать, присутствовать, он хотел всего, что могла дать арт-жизнь в Эльче, а если там ему чего-то начинало не хватать, он ехал в Мадрид или устраивал брату выставку в каком-нибудь большом городе за границей Испании. Крепкий и плотный, но с легкой небрежной походкой, он появлялся как дар с небес и желал внимания – для себя и для брата. Другие его не интересовали.

Алехандро порой очень уставал от него, но ничего не мог поделать. Эрнесто с детства пил у него кровь и в их совместном сосуществовании ничего нельзя было изменить, никогда.

Лет пять назад он вдруг решил вернуться на родину и стал уговаривать Алехандро продать квартиры в Эльче, затем влюбился в испанку и передумал. Потом у него была идея переселиться в Китай – он не мог толком объяснить, зачем, но все равно очень скоро снова передумал и опять начал смотреть каталоги недвижимости в России. Стопки этих каталогов пятилетней давности и сейчас еще пылились на антресолях в его квартире. Как обычно, его планы снова поменялись, и как обычно, после этого он быстро о них забыл.

В Чехию он с ними не поехал. Тоже было странно, между прочим. Но Алехандро, вспомнив о младшем брате сразу после неумной идеи заплатить Лине за секс, наконец сумел сосредоточиться, выкинуть все неважное из головы и полностью отдать себя этой женщине. Он этого хотел. Они оба этого хотели.

В конце августа Лалин, утопающий в яркой зелени деревьев, всегда был необычайно красив. Еще царило лето, но уже чувствовалось по утрам холодное дыхание осени. Небо было таким высоким, таким чистым, ясным, голубым, какого Лина потом не видела нигде. Или ей только казалось в суете ее взрослого мира, что та тишина, тот покой и то небо могли быть только в городке детства, далекого детства, безвозвратного, как безвозвратно все в этой жизни.

В свои четырнадцать Лина была немного выше среднего роста, стройной, тонкой; все формы, положенные от природы, уже созрели, до окончательного взросления оставалось только еще немного прибавить в росте и этот этап был бы завершен. Каждое утро, одеваясь, Лина разглядывала себя в зеркале, каждый раз удивляясь себе – своему телу, полному жизни и как будто готовому к чему-то, но к чему – она не знала.

Все произошло как-то незаметно: еще год назад, прошлым летом, грудь ее была как у соседской Зары, то есть совершенно плоская. Но Зара была на пять лет младше, и Марго, старшая сестра Лины, часто шутила по этому поводу, как всегда – неумно и пошло. Сама она была видная, высокая и крупная, в семнадцать лет выглядела на все двадцать, Лина рядом с ней казалась цыпленком, качающимся на тонких ножках рядом с откормленной индюшкой. Теперь эта разница нивелировалась, за год Лина оформилась, расцвела, грудь ее была ничуть не хуже сестриной, разве что меньше, ноги – тоже красивые, шея длинная, но вот рост и массу тела она имела гораздо скромнее. Сестра была выше почти на голову. Ростом и статью она пошла в отца, Лина – в мать, только Марго до отца не доросла, а Лина чуть-чуть переросла маму.

Марго была вредная, злая. Хамила всем окружающим, включая родных, поднимала на смех парней, которые были ниже, но осмеливались за ней ухаживать, и постоянно, утомляюще, гнусно подкалывала младшую сестру. Было время, Лина почти всерьез думала о том, что лучше кому-нибудь из них двоих умереть, чем жить так дальше, настолько Марго была невыносима. Этот период, к счастью, быстро прошел. Лина смирилась. Научилась игнорировать сестру, научилась слушать ее шутки с каменным лицом, научилась тонко, молча улыбаться в ответ на каверзные вопросы. Марго была в бешенстве. Затем успокоилась. Так, постепенно, между сестрами наступило что-то типа перемирия. Иногда они даже разговаривали на равных. Раз в несколько месяцев. По две-три минуты. Потому что, как бы Лина не преуспела в стойкости, Марго она все равно терпела с трудом.

В то утро Лина, как обычно, стояла перед зеркалом и смотрела в него остановившимся взглядом. Так происходило почти что каждое утро. Она просыпалась и вставала быстро, без проблем, но потом, уже умывшись и почистив зубы, уже сняв халат и собираясь одеваться, вдруг впадала в анабиоз и на минуту замирала на одном месте, глядя в никуда, и, соответственно, ничего там не видя. Затем, очнувшись, начинала одеваться, забыв напрочь все, что только что происходило в ее голове, все мысли, если они вообще были. В такие моменты Марго любила гаркнуть во все горло под ухо Лине и потом подло смеяться над ее растерянным видом. Но только не в этом году. Лина и прежде просыпалась достаточно рано, а тут организм ее, войдя в переломную пору, переставил внутренний будильник на час-полтора раньше, так что соня Марго еще смотрела свои цветные сны, когда Лина уже заканчивала завтрак.