Владислав Андреев: Красная роза. Мысль имеет уникальное свойство быть реальностью

Ранее утро. Блики утреннего солнца врывались в просторные окна квартиры с высоким потолком. Мой утренний сон нарушило частое дыханье Киры. Свет ослеплял глаза, не пробудившиеся ото сна. Без ясного осознания обстановки, инстинктивно меня дернуло к сестре. От непонимания, адреналин хлынул в крови. Подобные резкие пробуждения тревожили меня, мой пульс устремлялся к отметке свыше ста ударов в минуту. Оказавшись в квартире, взгляд облекал беспокойную картину: руки сестры крепко сжимали постель, стягивали под себя, поясница выгнулась в полукруге. Необходим аэрозольный ингалятор. Озабоченный взгляд обратил внимание на сумку. Вытряхнув содержимое, я подобрал белый баллончик. Обхватив за дрожащую спину, мне с трудом получилось поднять Киру на кровать. Хрупкие руки постепенно ослабевали, я поднес ингалятор ко рту. Тремор тела не давал возможности применить лекарство. Когда тело сестры ослабло, тремор утих, я дважды впрыснул аэрозоль. Подобные приступы случались два-три раза в месяц. Они беспощадно пугали меня и заставляли всякий раз переживать стресс. Постепенно я стал привыкать. Прислонив голову к груди, моя рука беспокойно гладила по длинным волосам. Не помню момента вызова медицинской помощи, но я уверенно ждал их скорого прибытия. Нередко случались провалы в памяти, отчего неосознанность руководила действиями. Кира бессильна. Я не чувствовал в ней силы. Тишину нарушали слабые хрипы дыхания. Холод охватывал разум. По моим оголенным стопам дул сквозной ветер. Одна стопа обтирала другую, чтобы хоть как-то согреть с помощью трения. Кира забывчиво смотрела на завораживающее действие. Тиканье часов. Хрипы. Легкий шум стоп. Белая простыня. Одеялом я укрыл Киру, после снова обнял. Спустя некоторое время ей становилось немного лучше. Стук в дверь.

– Заходите, открыто! – крикнул я.

Дверь распахнулась. За порог вошли два врача, в куртках, из-под которых торчали синие халаты. Один из них был психотерапевт Василий Сергеевич Белов. Пятидесяти пяти летний профессор психотерапии, работающий в центральной городской клинике. Из-за крупного телосложения, при ходьбе, переваливался с ноги на ногу, создавая впечатление неуклюжего огромного старика. Один из лучших в нашем городе, лечил довольно тяжелые случаи. О нем говорили, как об отличном специалисте. По его части, прошло тысячи пациентов. Некоторые из них были безнадежны, однако его опыт и умение понимать сложную структуру психики человека, оказались сильнее, и он давал отчаянным людям вторую жизнь. В ту ночь дежурным врачом в клинике был терапевт, прибывший вместе с Беловым. Моложе Василия Сергеевича на несколько лет. Молодой терапевт нес в руках медицинский кейс с препаратами. Он нес его так, словно в нем более двух десятков килограмм. Ничем не примечательный молодой доктор, выражал скрытое доверие. Добрый уверенный взгляд рождал некое ощущение спокойствия. Тот случай, когда ты с облегчением выдыхаешь, так как можешь доверить ответственность кому-то другому.

– Здравствуйте Василий Сергеевич, – шепотом произнесла Кира, не поднимая голову.

Я кивнул.

– Здравствуйте! Что-то вы сегодня неважно выглядите… Это Андрей Владимирович. Терапевт. Сегодня я с ним. Мне нужно было увидеть Киру. Хорошо, что вы позвонили, – грубым низкий голосом промолвил Белов.

Мысль возникла мгновенно: «Когда я успел позвонить Белову?» Я кивнул в ответ и пожал им руки. У Василия Сергеевича кисти были остро ледяными, словно кровь вовсе не приливала к конечностям. Я взглянул на него, от контакта глаз рукопожатие ослабевало. Набитые густые брови психотерапевта поднялись в вопросительном виде. После чего, он изменил взгляд на тот, когда желают что-то сообщить, только наедине.

– Беспокойный сон?

– Да. Она снова задыхалась сегодня, – ответил я, глядя на Белова задумчивым взглядом. Я заметил в его лице недосказанность, которую мне хотелось выяснить.

– Готовь Диазепам, – Обратился Белов к терапевту. Тот поспешно начал рыться в кейсе.

Кира пребывала без сил, кивала психотерапевту, тот безнадежно всматривался в пустой взгляд, будто не знал, что делать. Я ощутил неприятное смущение, возникающее далеко не в первый раз. Внутри меня смешались силы гнева и тревоги. Кира – единственная родная кровь, которая осталась после несчастного случая. Нас связывала тесная и прочная связь, забота друг о друге даровало вдохновение на спокойную жизнь. Я не мог представить Киру в трудных случаях, где бы ей приходилось преодолевать трудности в одиночку, или, испытывать на себя горькие душевные тяжести. Подобные мимолетные мысли быстро отсекались. Я безобразно собирал слова в кучу, напевал какую-либо песню, дабы затмить негативные мысли, вновь нахлынувшие в очередной раз, когда самочувствие Киры ухудшалось. Если это не помогало, то я вылетал из колеи равновесия, чувствовал непреодолимое желание сорваться, чтобы выпустить накопившейся гнев на обычных предметах. Порой, приходилось собирать по всему дому кусочки разбитой посуды. Чувство вины поглощало меня и удерживало на безумной ноте из-за того, что маленькие кусочки керамики впивались в нежные стопы сестры. Мне приходилось пинцетом вытаскивать кусочки разбитой посуды. Ее прекрасные изгибы представляли собой израненное тело нижней конечности. Порезы… Я ведь так и не смирился… В гневе, я дважды спускал слезы по щекам, и Кире довелось заметить, чувствуя безвыходную жалость. На мои расстройства и гнев у сестры выработалась некая фобия, переживания за мое расшатанное состояние вызывало нежелание привыкать к поедающей негативной эмоции. Страх от моих необдуманных действий… Я никак не задевал ее, лишь нежные стопы страдали от несдержанного поведения.